Вероятность реальности. Из десяти книг - страница 5

Шрифт
Интервал
свою охотничью двустволку
великолепную двустволку
Макар в двустволках знает толк
могли пролиться капли крови
могли пролиться реки крови
могло пролиться море крови
но Волк с позором убежал
он скрылся с глаз за горизонтом
прочь за далёким горизонтом
да навсегда за горизонтом
Макар там сроду не бывал
вы не ищите здесь морали
вы не найдёте здесь морали
здесь и не может быть морали
я поучать вас не берусь
чтобы отвлечь вас от раздумий
вас от безрадостных раздумий
от унизительных раздумий
я вам пою Макаров блюз

«Когда я навещу Ростов…»

Когда я навещу Ростов,
пять барбарисовых кустов
там посажу в саду конвертом.
Затем, когда я стану ветром,
очередной Екклесиаст
внесёт меня в свою тетрадку,
которую листать никто
не станет. Дальше по порядку
пройдут века. И Вы в пальто
демисезонном в сад войдёте,
на куст засохший набредёте,
последний из того конверта.
И назовете имя ветра.
И Вам за это Бог воздаст.

Окно

1
Я от рождения одной
надеждой движим, что напрасно
небритая щека пространства
в окне нависла надо мной.
2
Конечно, я в Исаии не гожусь,
но всё же ты останешься вдовою.
Ты мне не веришь, ну да Бог с тобою —
я на тебя за это не сержусь.
Я только покачаю головою
и сяду рядом. А теперь спроси,
зачем в окно заглядывают Псы
Большой и Малый и тоскливо воют.

«Заткни меня за пояс Ориона…»

Заткни меня за пояс Ориона.
Мне – не скажу, что белая ворона,
лишь несколько отличный от иных,
отведавших правления Нерона
или ему подобных – подле трона
коленями сучить, как и патрона
в патронник досылать, не довелось
покамест. Кто рогатый, тот и лось,
но может стать, что запрошу пардона,
когда мне будет ловко бить под дых
дородная заплечных дел матрона.

«Какого дня какая злоба…»

Какого дня какая злоба
согнёт меня в бараний рог
настолько, что друзья до гроба
не пустят даже на порог,
и отвернутся домочадцы
от непотребного отца?
А до Небесного Отца
во все века – не докричаться.

«Я умер. Было бабье лето…»

Я умер. Было бабье лето.
Четыре дня до Покрова.
Прошла по городу молва,
что дуба дал, как дважды два,
и даже местная газета
заметку тиснула: поэта
солёная от слёз вдова,
вовсю сморкаясь в рукава,
сопровождала у лафета.
Пускай твердят, коль скоро это
не посягает на права
в гробу лежащего предмета.

«Боевое седло убивает в мужчине мужчину…»

Боевое седло убивает в мужчине мужчину,
но рождает легенды. И в этом я вижу причину
тяготения к тихим омутам пьяного рая.
Следующая страница