Долго мгновенья тянулись в раздумьи
Броситься ль вниз, на копей островершья?
Или в пророческом клятом безумье
Ринуться в храм, где Афины защиты безбрежье?
– Какое безбрежье?! – Виктор Николаевич едва не бросился к ней, к прорицательнице, готовый снести с пути и столик с остатками коньяка, и (о женщины, на какие жертвы не пойдешь ради вас!) с ноутбуком.
Но навстречу уже несся довольный смех Валентины; в нем чуткий слух Николаича все таки распознал печальные нотки Кассандры, которой на несколько мгновений позволено было вернуться в реальный мир. В душе Валентины Степановны, хохотнувшей внутрь себя: «Ну как, понравилось?!», – между тем на минутку установилась тишина, а потом наружу едва не вырвался восторженный слитный крик четырех красавиц (Кассандра по-прежнему молчала в потрясении) и их крики: «И я! И я хочу!!!».
– Ну, что ж, – кивнула Кошкина, – пойдемте.
Теперь Виктор Николаевич не отвлекался ни на коньяк, ни на виртуальный мир. Он в нетерпении ждал очередного чуда. Переполнявшие его чувства невозможно было описать даже сотней слов; главными из них были то самое ожидание, и безмерная любовь к главному чуду на свете, имя которому было – Валюша. А еще была крошечная нотка грусти и разочарования. В эти минуты ожидания, которые тянулись утомительно медленно, он в очередной раз остро пожалел, что для него самого чудеса закончились; что он никогда больше не попадет в очередной удивительный мир прошлого… пусть даже в женском теле.
– Или не кончились?! – вскочил он, когда из примерочной вышла царица Итаки. Пенелопа вся устремилась к нему, словно на месте хлипкого Николаича стоял могучий Одиссей, вернувшийся из дальнего похода. Вернувшийся, чтобы железной рукой навести порядок в доме и государстве, и наделить любовью верную супругу, ждавшую его двадцать долгих лет.
– Наделишь, – пообещали Николаичу глаза Валентины Степановны, – вот сегодня ночью и наделишь, а пока…
Она снова скрылась в «волшебной комнате», чтобы вернуться уже княгиней Ярославной. Теперешняя героиня наконец-то дождалась своего Игоря из похода. Она остановилась посреди зала, величественная и неприступная в княжеских одеждах; ближний круг и челядь за ним готовы были рухнуть на колени, и уже так исподтишка наблюдать, как их суровая правительница разрыдается в крепких объятиях супруга. Ярославна, быть может, и разрыдалась бы. Но раньше рассмеялась Валентина Степановна, довольная произведенным эффектом.