«Перед Драконом».
Да, некоторые рождены для власти и для войны. Рождены сильными. Чем больше им причиняют боли, тем закалённее делается их душа. Виктория была в числе этих людей: прошедшая через суровое Средневековье, она презирала всякое подобие слабости. Её чувства – это нескончаемый поединок Эроса и Танатоса, её ум – точно лезвие, сдирал до плоти и крови всё, во что облачались враги, все их маски. Могла ли она предположить, что будет после того, как обожаемый ученик вырастет?
Сен-Жермен прикрыл веки, вспоминая, как причудливо Виктория танцевала во дворце шаха, а выползавшие из кувшинов кобры вторили её движениям. Вспоминал серо-голубые глаза, в которых упоение могуществом сопрягалось порой с усталостью. «… я застала падение Тевтонского ордена, была в Константинополе, когда к его стенам пришли османы; я помню инквизицию, борьбу с Лютером и нашествие Тамерлана. На моих глазах империи расцветали и рушились…». Отголоски её признания по сей день звучали в голове алхимика. Что могли значить укусы кобр в сравнении с сожжением людей, пытками, уничтожением поселений и городов? Он тенью следовал за Викторией, вполне отдавая себе отчёт, что уже не разбудит в ней любовь.
Любовь женщины к мужчине. Но не любовь матери к ребёнку.
– Интересно, обретёте ли вы покой, узнав, что исполнили клятву? – прошептал Сен-Жермен, устремляя взгляд в вечернее небо.
– С кем вы разговариваете? – произнёс Мелькарт.
– С вашей матерью.
Заметив вопрос на лице собеседника, алхимик пояснил:
– С вашей духовной матерью. Викторией Морреаф.
– И о какой клятве идёт речь?
«Он ничего не знает», – осенило графа. – «Да и откуда бы ему знать? Кто поделится таким со злобным мальчишкой?» Мелькарт между тем ждал ответа. И отступать не собирался.
– Эта тайна касается меня и Рейги, – чуть ли не по слогам выдавил Сен-Жермен. – И никого другого. Вас тем более.
– Забыли упомянуть Совет.
– Совет вынес бы смертный приговор Виктории, не сделай я того, что сделал.
Мелькарт задумчиво рассматривал лицо соперника.
– Это мой грех, – добавил алхимик. – И я искупаю его уже второе столетие.
– Вы что, считаете, я вас осуждаю? – тот усмехнулся. – Мне просто любопытно, зачем вы убили её сына, вот и всё. Чем таким особенным прославился Рейга, что сами Неизвестные решили его убрать? Он…, – мужчина выдержал паузу, – был похож на меня?