Нравились они мне ещё и потому, что можно было подремать в один глаз и не о чём не думать, пропуская столь многозначительные дифирамбы высших чинов, сквозь красные от мороза уши. Но в тот раз возле меня уселся гоповидный Шмель и, примостив на моём плече шапку-ушанку, устало положил на неё свою голову.
В то утро за трибуну взошёл очкастый майор Желудёв с апломбом крайней строгости на остром и нервном лице. Он разложил перед собой свой доклад и деловито-юридическим голосом, стал рассказывать нам об уголовных и административных взысканиях с солдат срочной военной службы. Он рьяно запугивал нас и угрожал лишением свободы, если в нашей части будут происходить неуставные взаимоотношения и заведомо умышленная порча своего организма, сыпал примерами и фамилиями бойцов особо отличившихся в этих постыдствах. Припомнил случаи дезертирства и строго-настрого запрещал кому-либо даже помышлять об этом. Дисбат в нашей стране отменили, посему за злостные нарушения дорожка вела прямиком в тюрягу.
– Товарищ майор, разрешите обратиться, – поднял руку один из молодчиков карантина, когда Желудёв окончил свой доклад. Ранее я его не видел, но его бледное лицо выражало озадаченность.
Майор утвердительно кивнул.
– Скажите, пожалуйста, являются ли оскорбления в адрес солдата командиром отделения, так называемыми неуставными взаимоотношениями?
По рядам актового зала прокатились злобные смешки и слова, тут же брошенные в его адрес: «шоха», «стукачёк».
– И как же тебя обзывают, солдат? – с иронией спросил майор.
– Ну, например, имбецил, затуп, затянутый. Ведь, являясь человеком, получившим высшее образование, я могу оспорить эти ложные замечания, тем более, когда они исходят от человека, окончившего ПТУ.
– Это армия, солдат, и командир твоего взвода для выполнения поставленной задачи, обязан прибегать к различным методам и командам, конечно, не нарушающим уставные взаимоотношения, чтобы довести приказ до исполнения. А тебе не пять лет и ты не барышня, чтобы краснеть и обижаться в таких ситуациях, – ответил ему майор.
– Может, ты ещё и фамилию сержанта назовёшь, печальный?! – сказал кто-то и по всему залу прокатился громкий хохот, который вместе со всеми поддержал и я, настолько противно мне было слышать эти жалкие излияния его никчёмной сущности.
Солдат обиженно сел на место, а Шмель, повернувшись в его сторону, провёл пальцем по горлу.