Когда Любор со товарищи добежали до села, князь уже позёвывал, вполуха слушая Средецкого гостя, а двое его гридней пускали дрёмную слюну под лавкой, и мёда в бочке оставалось на самом дне.
От топота в ночи князь выпрямил матёрое оплывшее тело, и схватился за кинжал. Купцы тревожно заворочались, вгляделись в темноту. Из-за плетня выскочили трое юношей, и один из них упал к ногам Стояна. Можно было без труда узнать сходство лиц сына и отца.
– Там в лесу! – хрипя одышкой начал Любор, – Людоеды!
– Где? – Стоян пьяно нахмурился, – Чего?
– У старой ляды, под холмом, – Любор указал рукой, – В лес ушли. Человек двадцать.
– А вы чего ночью по лесу рыщете, короеды! – прикрикнул Стоян, подымаясь со скамьи, – Жить постыло? Я тебя спрашиваю! Морок и дурман всё!
Стоян опасался, что вести о чужаках спугнут купцов.
– Отче!
– Признавайся, наелись грибов?
– Отче, клянусь… не морок.
– А ну встань!
Любор поднялся, а из тени к скамьям вышли Витко с Гораздом. Витко заговорил.
– Князь, они увели девиц. Малинку, Полелю, ещё много… всех утащили!
Стоян перевалкой подошёл к нему, глянул в упор, глянул на Горазда, охотно кивавшего словам друга.
– А, вот значит, какой морок у вас… За девками охотились, – и тут же выкатил глаза, – А выходит, ваших девок утащили? Лю… Так…
Князь встряхнулся, как собака после воды, потёр руками пьяное лицо и заходил. Он пытался собрать всё услышанное воедино и тайком пощипывал себя за кожу, чтобы проснуться.
– Конунг Стояне, – спросил один из купцов, – кто такие эти людоеды?
Тот не отвечал, но всё расхаживал пиная землю, накручивая вислый ус. Шапка слетела с его головы, обнажив выбритый череп со струйкой волос, бившей из самого темени.
– Звать сюда Усыню! Варуна! Всех звать, – скомандовал он, – А вам…
Он подошёл к Любору, замахнулся на него, но руки не опустил, а только рыкнул.
– Куда глядели? А?
Вскоре на площади между княжьим домом и теремом наложниц, где обычно летом происходили – днём бабьи посиделки, а вечером мужское вече – было полным полно людей. Те, кто не ушёл плясать русалии в поля и к реке, кто не охотился за женским полом, кто не спал пьяным праздничным сном – явились сюда, хотя и помятые, хмельные и усталые после дня. Князь быстро и тихо говорил что-то сбежавшимся гридням, возражал седым старейшинам, махал руками. Казалось, весть о похищении отрезвила его. Народ тянул шеи.