Обрушив на зелёный склон взгорья сей мудрый и полный зловещей угрозы тезис, пожилой наставник некоторое время молча карабкался по вытоптанной извилистой тропинке к заветной вершине, которую венчало каменное древнегерманское капище. Все его острые, как заточенный клинок мысли концентрировались лишь на этом руническом алтаре, освещённом первым осенним полнолунием.
Только бы доплестись до темна, только бы справиться со своей скрываемой уже полвека звериной жаждой и дьявольским буйством, вырывающимся из костлявого тела в такие окаянные дни. Лучшим успокоительным для странного типа из городской академии служила усиленная умственная деятельность, глушившая инфернальное подсознание. Обычно это была философская диалектика и риторика с историческими воспоминаниями, посредством которых в итоге он всё равно разжигал пламенную вражду в молодых душах.
– Ведь, что может быть лучше, чем лекции на свежем воздухе, на лоне природы, где повсюду можно ощутить первородную божественную силу. Свежий воздух – свежие мысли, свежий воздух обогащает кровь, стало быть, что может быть лучше, чем свежая кровь на свежем возду… – Римус, почуяв детский испуг за своей спиной, оборвал себя на полуслове, в которое вновь вплетался кровожадный лунный бред, извращая его излюбленный Аристотелевский силлогизм. – Дети мои, это мудрые мысли величайшего древнегреческого философа Аристотеля, воспитавшего такого прославленного завоевателя, как Александр Македонский.
– А, я знаю! Я знаю про Македонского! Мы играли недавно в войнушку и я… – радостно отозвался, но не был дослушан второй мальчик, похоже не ощущавший ничего странного в уличной лекции благодаря своему безропотному нраву.
– Очень хорошо, что знаете, – похвалил строгий педагог, упорно воспринимавший идентичных внешне, но разных по характеру братьев, как общую массу, – все обязаны знать с малых лет важнейшие вехи истории мира и войн. В особенности на живом примере, при помощи игр и исторических реконструкций, чтобы всё представлять воочию и учиться на чужих ошибках.
Завидев первые каменные плиты с подобными английскому Стоунхенджу дольменами, наставник впервые сбавил темп, чтобы перевести дух и, выпрямившись во весь свой незначительный рост, стал подниматься медленно с надменно приподнятой головой, на которой росли чуть поседевшие серые волосы, похожие на волчью шерсть. Так он сравнялся с идущими по обе стороны малышами и стал излагать легенды древности заметно тише: