– Не продаётся, – ответил бывший имперский десантник.
Тогда бродяга назвал цену, за которую можно было купить чуть не половину Брашенского посада.
– Рубаху себе для начала купи нормальную, – посоветовал Млайн. – И штаны.
– Ты на мои штаны не гляди, – ответил бродяга. – Это какие надо штаны. Так что, продашь? Или, – он нагло ухмыльнулся, – может, так отдашь, по дружбе?
Млайн тогда шуганул бродягу (это не составило труда – киркхуркхи были на голову выше рашей и сильнее их физически), но встреча оставила в душе тревожащий отпечаток…
Дверь сторожевой башни распахнулась, и на стену вышел старый знакомый Млайна – княжий дружинник Ельня. Один из немногих рашей, кто относился к киркхуркхам с искренним дружелюбием (большинство были равнодушны, остальные держались с опаской), и Млайн был ему за это благодарен.
– Ты здесь, – сказал он, подходя. – Так и знал.
– Ага, – подтвердил Млайн, чуть пододвинулся и похлопал семипалой рукой по скамье. – Садись, погрейся на солнышке, пока тепло. Зима скоро, говорят. Суровые зимы у вас, Ельня?
– Зимы-то суровые, – сказал Ельня и сел. – Да князь суровей.
– Та-ак, – произнёс Млайн, открыл все глаза (три из пяти он до этого держал закрытыми) и сел ровнее. – Что-то случилось?
– Пока не знаю. Может, и нет. А может, и да. От многого зависит.
Млайн посмотрел на дружинника. Он не слишком хорошо разбирался в чуждой мимике, но даже ему было видно, что Ельня озабочен.
– Слушай, Ельня, – сказал он. – Мы с тобой солдаты, так?
– Ну.
– Ну и не веди себя, как баба на сносях. Говори, давай. В чём дело?
Дружинник помолчал, пожевал губами. Зачем-то поднялся, встал на скамью, посмотрел через забороло[2] вниз, опять сел.
– Ты своим вчера увольнительную давал? – поинтересовался.
– Давал.
– Они в посад пошли?
– Нет, – съязвил Млайн. – В храм! Молиться! Решили, понимаешь, сменить веру. Прониклись, наконец-то, вашей.
– Зря смеёшься, – хмыкнул дружинник. – Может, ещё и придётся.
– З…ал! – коротко рявкнул Млайн по-рашски.
– То ли ещё будет, – пообещал Ельня.
И рассказал следующую историю.
Оказывается, трое киркхуркхов, находясь вчера в увольнительной, зашли в местный кабак «Бочка и кружка», пользующийся одновременно славой полутайного публичного дома. Полутайного, потому что к женщинам, оказывающим услуги сексуального характера за деньги, раши относились крайне неодобрительно. Однако закона, напрямую запрещающего проституцию, не существовало, – свобода личности ценилась здесь довольно высоко, и женщина, несмотря на традиционно патриархальный строй, хоть и с определенными издержками, таковой личностью считалась.