Дикая дивизия. Дроздовцы в огне - страница 38

Шрифт
Интервал


И, несомненно, так и было бы. Но тут случилось нечто весьма неожиданное как для самого Карикозова, так и для дамы, готовой его слушать с терпеливой благожелательностью.

Ни он, ни она не заметили, как, громко беседуя между собой, вошла группа офицеров Дикой дивизии. Прямо с поезда – в «Континенталь». Едва успевшие помыться, привести себя в порядок, жизнерадостные, веселые от сознания, что они живы и невредимы после боев и самое страшное уже позади, проголодавшиеся, спустились они в ресторан.

Они увидели Лару и ее собеседника.

– Это еще что за «туземец»? – похрипывающим баритоном полюбопытствовал Тугарин, не могший разобрать со спины, кто сидит рядом с Ларой.

И они двинулись к столу. Карикозов и Лара только тогда заметили их, когда те подошли вплотную.

– Я сказал, что мы приедем! – воскликнул Юрочка.

И только здесь и он, и все остальные узнали фельдшера.

А фельдшер так испугался, что не мог пошевельнуться и сидел истукан истуканом.

Если бы еще он вскочил, как встрепанный, вытянулся, он вышел бы из положения если и не с честью, то хоть кое-как, но то, что он продолжал сидеть, взорвало всех.

– Ты как попал сюда? Пошел вон! – крикнул на него Тугарин.

Этот грозный окрик вывел Карикозова из оцепенения, и он не приподнялся, не встал, а как-то соскользнул и, пригибаясь, рысцою выбежал из ресторана, оставив после себя такой дурной дух, что адъютант Черкесского полка, томный Верига-Даревский поднес к носу надушенный платок.

Лара и сконфузилась, и была возмущена выходкой Тугарина.

А тут ингуш Заур-Бек-Охушева с прямолинейностью горца вознегодовал:

– Вот подлец! Клянусь богом, здесь нельзя оставаться!

– Да, да, нельзя… Перейдем в кабинет! – подхватили все.

– Лариса Павловна, вашу руку, – предложил Юрочка.

В кабинете Лара с гневным огоньком в узких восточных глазах накинулась на Тугарина:

– Как вам не стыдно! Своего же офицера выгонять так… так непростительно грубо? Я бесконечно возмущена вами… я…

К изумлению своему Лара встретила кругом не сочувствие, а дружный смех.

Тугарин оправдывался:

– Рубить голову вы успеете, Лариса Павловна, выслушайте сперва. Помилуй Бог, какой же офицер? Он фельдшер!

– А если и фельдшер?

– Дайте кончить! Я вас понимаю. Но будь это порядочный фельдшер, мы сплавили бы его тихо и мирно, не ударяя по самолюбию. Но в том-то и дело, что это дрянь, каналья, мошенник, спекулянт – всё, что хотите. И, наверно, выдал себя вам за офицера, да еще нахально врал о своих подвигах.