Перед тем как вынести решение, судьи совещались всего 25 минут. До смешного мало, не так ли? И это наводит на некоторые размышления. Они торопились, как на пожар; наверное, им хотелось покончить с моим делом как можно быстрее, чтобы ничего не помешало потом.
Чего же они боялись, судьи мои ненаглядные? Потопа? Или того, что в крышу залы, где заседал трибунал, вдруг ударит молния? Или им казалось, что если станут слишком долго совещаться, у генерала де Голля появится больше времени на раздумья о том, не помиловать ли меня?
Потоп не хлынул, молния не ударила, и де Голль не переменит принятого судом решения. Так что зря боялись! Генерал ни в коем случае не решит помиловать меня. С этой точки зрения в де Голле я уверен. Помилование исключено, хотя многие во Франции на него рассчитывали, включая моего адвоката.
В своем последнем слове я сказал, что родине никогда не изменял, а что касается коллаборационизма, то мы почти все до единого коллаборационисты и, если можно так выразиться, коллективно, скопом переспали с Германией. Просто некоторые мои близкие друзья и сподвижники вспоминают об этом с нежностью, а прочие граждане республики плюются, вот и вся разница.
Я прекрасно помню вечера в гостях у доктора Карла Эптинга. Сей ученый муж некогда возглавлял Немецкий институт при Сорбонне, а получил эту должность от самого Гитлера после того, как 14 июня 1940 года потомки древних германцев вошли в Париж.
Так вот на вечера к Эптингу в годы войны слеталась едва ли не вся французская словесность, от Кокто до Селина. Сартр был неизменным гостем. Вся Французская академия, за исключением, пожалуй, непримиримого Мориака, присутствовала и участвовала в прославлении фюрера. Галлимар, теперь строящий из себя врага фашизма, частенько забегал, чтобы тихо, робко сидеть в уголке и благоговейно внимать речам о превосходстве арийской расы над всеми прочими, в том числе и над латинской.
О, какую бурю негодования или даже ярость, бешенство, ненависть вызвали у судей мои слова!
Да, так всё и было. Все мы коллаборационисты. Громаднейшая зала заседаний в отеле «Саган», что на улице Сен-Доминик, еле-еле могла вместить такое количество изысканнейшей французской публики. Желающие славословить фюрера выстраивались в нескончаемую очередь. Не всем давали слово, и это огорчало, даже приводило в отчаяние, наших интеллектуальчиков.