– Что же тебе не нравится, дочка? По-моему, отличный сон: море, солнце, пляж. Летаешь себе, воздухом дышишь, что плохого? Мне, например, в прошлом году однажды приснилось, что мой любимый «Мерседес» угнали, я проснулся, гляжу, а борода вся седая от ужаса. Вот это я понимаю – страшный сон…
Ино засмеялась.
– Папа, но у тебя нет «Мерседеса», и бороды тоже нет!
– Я же говорю, его угнали, а бороду я потому и сбрил, чтобы вас не пугать, а так она седая и длинная, как у Хоттабыча.
– Вот уж неправда, папулечка. Когда ты не бреешься, видно, что у тебя черная борода. А сон мне не нравится, потому что я в нем очень боюсь. Наяву я так сильно никогда не боялась, даже когда мы на самолете попали в грозу.
– Ты просто растешь, котенок, все, когда растут, летают во сне, это – научно доказанный факт.
– И ты летал?
– И я летал, и мама, а дядя Миша до сих пор летает, невысоко правда, так, на эшелоне стрекоз.
Дядя Миша был их дальним родственником весом под 200 килограмм.
Ино снова засмеялась, представив, как дядя Миша в вечно растянутом трико и белой майке-алкоголичке летит в компании стрекоз сквозь камышовые заросли с неизменной папироской в углу рта.
Потом они шли домой, и Ино переполняло ощущение гармонии. Невинно свежий морской воздух смешивался с ароматом отцовского одеколона и подогретого солнцем асфальта, рождая ее личный неповторимый аромат счастья.
Этот сон больше не снился ей тысячи ночей, но однажды, когда она уже давно забыла о нем, он повторился вновь.
К этому времени Ино стала красивой молодой женщиной, но любящие глаза родителей не могли этого увидеть, потому что они давно уже были в лучшем мире. Тем не менее, они продолжали жить в ее памяти, посещая ее мысли только по им одним известному распорядку, и память о них давала ей силы противостоять любым невзгодам. Она выучилась на архитектора и занималась дизайном интерьеров, что приносило ей невероятное удовлетворение. Процесс создания нового пространства через загадочную работу сознания казался ей чудом господним. Преломляясь через ее душу из хаоса на свет появлялись новые миры и иногда, слегка тревожась за греховность такой мысли, она констатировала, что ее творения гораздо совершеннее того мира, который подарил нам Господь. Она оправдывала его только беспрецедентной масштабностью замысла и сжатостью сроков.