Рвали рубаху на груди, играли гармони, пели русские песни, рыдали о Святой Руси! На горизонте появилась фигура известного гуру Священника Амвросия Юрасова, основателя общества «Радонеж». Он стал духовником нашей семьи.
Все, по сути своей, неплохие люди, но почему-то дальше кантри-шоу дело не шло. Люди разучились реально работать. Ценились внешние спецэффекты. Муж сокрушался о моем неправославии, ведь я не носила платка (символа власти мужа над женой), ходила в джинсах (ужас! мужская одежда!), не выдерживала непонятных длинных богослужений… При этом в учёт не принималось, что я каждый год рожаю детей, кормлю семью. И постепенно я осталась один на один со всем миром, который стремительно менялся далеко не в лучшую сторону, а за спиной моей было четверо детей, старики родители. Год 1986.
Скажу, что выполняя, скрипя сердцем, некоторые обряды, я пыталась изучать христианство с интеллектуальных позиций. Подлинной литературы было мало, можно сказать, не было вообще, кроме глупых бабьих брошюр. Только евангелие. Ветхий Завет не пошёл мне сразу, его я оставила в качестве сказок для детей. Вычитывала евангельские страницы с трепетом, прилагаясь с радостью к христианской этике. Мне, всегда любившей мир и всё в нём пребывающее, Бог-Любовь был близок. Хотя я оставляла за скобками непорочное зачатие, воскресение и всяческие чудеса, как назидательные фантастические картины. На богослужениях бывала весьма редко – хозяйство и постоянная беременность были мне оправданием. Храмов поблизости было два – в городе Подольске и в ближнем селе. Оба никогда не закрывались в советское время. Священники редко задерживались на одном месте более полугода. Такова была политика властей – постоянная ротация, чтобы не возникали связи. Поэтому всё было временно. Но существовали и другие – гонимые священники, без приходов, чаще всего монашествующие. Теперь я понимаю, что это были те, кто не давали подписки на доносительство. Вот они-то и окормляли московскую инакомыслящую интеллигенцию. Мне они представляются достойными, по крайней мере, честными людьми.
Ещё раз повторю – сердце мое трепетало, что есть реальное этическое учение о всеобщей любви и живые его носители… в противовес той гнилой атмосфере, что звалась «общество развитого социализма». Все обрядовые атрибуты я выносила за скобки, как досадные помехи. Ещё добавлю, что в семье, в которой я выросла, царила та же любовь, только без христианских всеобщих коннотаций. Почему-то мной это воспринималось как естественная обыденность. Тогда мне ещё не было ведомо учение об общечеловеческих базовых ценностях.