– Тяжело вспоминать? – Сочувственно спросила Вика.
– Тяжело, – вздохнула женщина.
– А Вы, лично, людей убивали? – со сквозившей строгостью в голосе снова спросила молодая женщина.
– Это война. Не танцы, – ответила Алла. – Правильно Марина Ивановна сказала.
– А, правда, что вы там убивали мирных жителей? – вдруг, решившись, тихо задал вопрос Леонид, схватившись за свою пуговицу.
Этот вопрос вывел Демидову из равновесия.
– Там не было мирных жителей, – резко сказала она. – Там каждый житель был солдат. Там дети с трехлетнего возраста уже умели стрелять из оружия. И очень хорошо стрелять. Без промаха. Там десятилетняя девчонка-смертница, опоясанная гранатами, подходила, улыбаясь, к нашим ничего не подозревающим солдатам на блок-посту и выдергивала чеку. Она же ребенок, кто ее будет проверять? Там пятнадцатилетний подросток после боя подходил к раненым нашим солдатам и отрезал им головы, чтобы похвастаться перед сверстниками добычей. Он был уверен, что попадет в рай, если убьет неверного. И чем больше он их убьет, тем быстрее пройдет свой последний путь.
Алла в напряжении откинулась на спинку стула. Лицо ее исказила гримаса боли, навеянная страшными воспоминаниями.
– Ужас какой, – прошептала со страхом практикантка Наташа, схватившись за лицо.
Виктория зашипела на Леонида. Марина схватила стакан с водой и поднесла подруге.
– Успокойся, Алла, – тихо сказала она. – Все хорошо.
– П-п-ростите, – заикаясь от волнения, произнес мужчина. – Я не хотел…
Он с виноватым видом стал перекладывать бумаги на своем столе. Руки у него дрожали.
– Да нет, Леонид, – Демидова, успокоившись сама, стала успокаивать и его. – Вы ни в чем не виноваты. Просто на меня что-то накатило.
Она потерла виски, поморщилась и вдруг, заговорила:
– Однажды мы с ребятами возвращались с задания. Нас было пятеро. Всем по двадцать лет. Шли по кишлаку. За день до этого наши произвели там зачистку, выбили можахедов. Остались мирные жители, как вы говорите. – Она кивнула Леониду, смущенно опустившему глаза в пол. – Так вот. Идем мы по окраине. Ничего не опасаемся. Вдруг, видим, мальчик лет пяти, сидит на камне что-то бормочет и плачет. Мы остановились. Лешка немного знал по-ихнему. Говорит, мол, кушать пацан просит. Он сел возле мальчика на присядки, жалостливо погладил его по голове и стал вытаскивать хлеб с сахаром из вещмешка. Мы дальше пошли, а он остался.