Борман выплыл из кухни, держа в руке бутылку коньяка и два бокала.
– У меня язва. – Промышленник похлопал себя в области грудной клетки узкой, морщинистой ладошкой.
– Этот коньяк ей не повредит. – Рейхслейтер тяжело опустился в одно из двух кресел. – Французский. Восьмидесятилетней выдержки. Не суррогат.
Жидкость, на палец, заполнила оба пузатых сосуда.
– Итак, – Борман первым сделал глоток из своего бокала, как бы показывая собеседнику, что с напитком всё в порядке, – чем вы меня порадуете?
Флик, с секунду подумав, тоже поднял бокал.
– Всё произошло именно так, как вы и предполагали.
– Я не предполагал. – Борман, будто толстый хорёк в норке, принялся умащиваться в кресле. Когда его зад наконец-то нашёл себе приемлемое положение, рейхслейтер продолжил мысль: – Герман, несмотря на ум, хитрость и изворотливость, полностью прогнозируем. Его обрабатывал Крупп? Так я и думал. Надавили на самые чувствительные места? Деньги и власть?
– Думаете, он поверил? – Флик не стал отвечать на поставленные вопросы: всё и так было понятно без слов.
– Что вы… Ни в коем случае! – Нацист сделал второй глоток. – Будьте начеку. Он вас начнёт проверять и перепроверять. Кстати, вы положили на его счёт деньги? – Утвердительный кивок головой. – Поверьте – проверка начнётся именно со счетов. А через месяц проверит вторично, чтобы убедиться в том, что деньги на месте и на них капают проценты. И только после этого он частично успокоится. Но его волнения и переживания меня мало волнуют. Главное сейчас, чтобы война получила затяжной характер. А это могут сделать только два человека: Геринг и Гиммлер. – Борман приподнял бокал, посмотрел на цвет напитка. – Гиммлер уже начал переговоры с Ватиканом. Дурачок. До сих пор убеждён, будто может диктовать свои условия. И кому? Святым отцам. Впрочем, у него нет иного выхода. Ведь ваши люди с ним на контакт не пойдут?
Флик утвердительно качнул головой. Конец войны был не за горами, а потому марать своё имя с опорочившими себя в мировой прессе СС никому из промышленников не хотелось. Впрочем, как и с национал-социалистическим движением в целом. На дворе не тридцать четвёртый, а сорок четвёртый год. Всего десять лет, а какая существенная разница!
Борман, бросив на собеседника мимолётный, острый взгляд, прекрасно понял ход мыслей миллионера. «Этот нас уже списал со счетов, – догадался рейхслейтер. – Рановато. Думает, самый умный? Переведёт все финансы за рубеж и сбежит? Как бы не так. Камер и пуль хватит и на него, и на его дружков. А деньги имеют свойство возвращаться».