Впрочем, то было относительным «счастьем». Ведь глава династии изо дня в день разъезжал по стране, воевал или планировал военные кампании, анализировал кипы отчетов, рапортов и проектов, общался с бесчисленным множеством людей в разных концах родной державы и за границей. В кругу семьи появлялся довольно редко. Так что и Елизавета, и Анна росли, почти не чувствуя отцовской опеки. Воспитывали их, учили ходить, говорить, познавать окружающий мир женщины – мать, царица Екатерина Алексеевна, и тетка, родная сестра батюшки, царевна Наталья Алексеевна. И, похоже, любознательная, передовых взглядов дочь царя Алексея Михайловича первой заметила склонность младшей принцессы поступать не как все, подчас вопреки общепринятым нормам. Если старшенькая Анна Петровна, овладев русской грамотой, немецкий язык «изрядно» зубрила исключительно в прикладных целях – для общения с приезжими из Германии и Прибалтики, то ее сестра, взявшая в руки немецкую азбуку тоже в возрасте трех лет, примерно весной-летом 1713 г., продемонстрировала оригинальность. Сделала его домашним, обращаясь ко всем – и к родным, и к гостям, и к слугам – на германском диалекте. «Царевна Елизобет Петровна больше гаварит по-немецки, нежели по-русски», – то ли пожаловалась, то ли похвасталась Наталья Алексеевна в одном из писем «невестушке царице».
Затем пришел черед французского языка, который юная особа одолела годам к одиннадцати-двенадцати. И вновь случилось непредвиденное. Петр Великий нанял соответствующего учителя, думая о выгодном замужестве для дочерей в идеале на молодом Людовике XV, хозяине Версальского дворца. С ним русский царь познакомился и проникся симпатией летом 1717 г., во время официального визита в Париж. Однако процесс обучения потенциальных невест главному европейскому языку имел неожиданный побочный эффект: Елизавета Петровна пристрастилась к чтению французских книг. Причем вовсе не романов о любви или какой-либо экзотике…
Историки о первых пятнадцати годах жизни третьей русской императрицы пишут немного. Со ссылкой на мемуары иноземцев царскую дочь признают первой красавицей как минимум русского двора, успешно освоившей два европейских языка и «прекрасные манеры», нужные для удачного династического бракосочетания. Вспоминают перипетии сватовства в 1722–1724 гг. за «наихристианнейшего» государя, вежливо отклоненного регентами Франции – Филиппом Орлеанским и Людовиком Бурбонским. Со слов Ж. Кампредона, французского посла, и Ф.-В. Берхгольца, голштинского камер-юнкера, описывают церемонию «вступления в совершеннолетие» цесаревны, устроенную монархом в Москве 28 января (8 февраля) 1722 г. И, естественно, подчеркивают легкомысленный, ветреный нрав принцессы, предпочитавшей развлечения и увеселения занятиям более серьезным. Основанием тому послужили депеши дипломатов, дневник Берхгольца и «поденный журнал» А.Д. Меншикова, методично зафиксировавшие участие августейшей девицы во всех праздниках, торжествах и иных придворных забавах, как публичных, так и камерных