Вскоре салон наполняют люди, я встречаю их в середине самолёта. В иллюминаторы ярко светит весеннее солнце, и я представляю, как гуляю по набережной Амура, ем мороженое и любуюсь бликами на воде. Надо только подождать семь часов. Рейс ночной, пассажиры будут спать большую часть полёта.
После взлёта проходит пятнадцать минут – пора раздавать пледы, которые так мешали людям при рассадке. Но табло «пристегните ремни» не выключается. Может, командир забыл? Однако выходить в салон без этого сигнала мы не имеем права. Зато есть время приготовить всё к ужину. Проходит полчаса, а табло всё не гаснет. Старший нашей стойки звонит шефу по интерфону (внутренняя связь на самолёте), но он говорит, что тоже не в курсе, в чём дело. Вдруг по громкой связи командир объявляет, что по техническим причинам мы вынуждены вернуться в Домодедово. Так как самолёт не оснащён аварийной системой сброса топлива, мы будем примерно четыре часа кружить над Москвой и сжигать его, иначе борт слишком тяжёлый для посадки. Технические неполадки, в общем-то, очевидны, так как мы летим на небольшой высоте, хотя с момента взлёта прошло уже более получаса, по идее мы должны были уже лететь на эшелоне около 9 000 метров. Странно, что никаких подробностей не сообщили экипажу – мы понятия не имеем, насколько всё серьёзно и к чему готовиться. Нас учили совсем по-другому, в такой ситуации командир должен был проинструктировать экипаж, а уже потом сообщать о сложившейся ситуации пассажирам. Но, видимо, мне ещё многое предстоит узнать на практике.
В салоне начинается паника. Нас с коллегами разрывают на части: «Что случилось?! Мы падаем?!». Единственное, что я могу им ответить: «Нет, летим, как видите». Мы сообщаем лётчикам о ситуации в салоне, и им приходится делать дополнительное сообщение: «Всем сохранять спокойствие, ситуация под контролем. Через несколько минут вам предложат ужин».
Ужин! Волшебное слово, после которого люди забывают о возможной аварийной посадке. И мы с натянутыми улыбками катим телеги в салон, кормить пассажиров. Это их хоть как-то отвлечет. Пледы никто не просит, да и кушать многие отказываются. Зато просят выпить чего-нибудь покрепче, но сегодня у нас нет продажи алкоголя на борту. Меня удивляет, что пассажиры, которым не досталось курицы, активно возмущаются – казалось бы, какая разница?! Нам предстоит аварийная посадка, а они в еде копаются. С точки зрения члена экипажа, меня волнует только одно – будет ли эвакуация. И отвечая на неиссякаемые вопросы пассажиров вроде «А что случилось?», «Мы падаем?», «Мы теперь умрем?» чувствую превосходство. Наконец, касалетки (алюминиевый контейнер для горячего питания на борту) могут уйти на второй план и люди узнают, что бортпроводник – это не просто официант.