Наталье нравилось отражаться в глазах Ивана.
С течением замужней жизни она поняла, что оценила его совершенно правильно. Иван заботился о ней и слов на ветер не бросал. А то, что они были совсем разными, – Наталья принимала философски, запомнив раз и навсегда, что она ведь вообще собиралась остаться одна-одинёшенька. «Да и скажите, пожалуйста, – рассуждала она про себя, – много ли женщин, выходя замуж… м-м… скажем, не совсем по любви, со временем начинают всерьёз любить и ценить свою вторую половину?» Обычно – наоборот! Многие ли могут похвастаться тем, что муж смотрит на них, как на нечто чудесное? Многие ли скажут, что в их семейной жизни практически напрочь отсутствуют ссоры? Ох, немногие! Только те, которым, как Наталье, исключительно, можно сказать, штучно повезло…
И при этом – вот парадокс! – вообще (потому что женское любовное счастье, как и счастье в браке, для Натальи не были одним со счастьем вообще) она чувствовала себя человеком несчастным, и корни её несчастья с течением времени не только не размывались, а, напротив, крепли и уходили всё глубже.
Она не рассказала Ивану подробностей своей работы на складе и, конечно, даже не заикнулась об аменорее. И хотя её частенько мучило чувство вины по поводу скрытых фактов биографии, в собственных глазах Наталья со временем реабилитировалась чувством, которое пришло к ней в браке.
Что же касается Ивана, то он о Натальином скелете не подозревал. Жена всегда – с того первого похода в филармонию – казалась ему существом ясным и безгрешным. Все эти годы ему было легко её любить, ничуть не сложно оставаться с ней откровенным. Талантливый изобретатель, крепкий преподаватель, жесткий оппонент, высококлассный специалист (одним словом, серьёзный человек), Иван Ильин по отношению к своей жене оставался идеалистом. Он был эталоном мужа, мечтой абсолютного большинства женщин – таким, каким и надо быть мужчине по отношению к любимой женщине. И Наталья это ценила и радовалась тому, что у неё возникло ответное чувство к такому замечательному человеку. И если у неё иногда и появлялся где-то на дальнем плане сознания вопрос, почему она не рассказывает Ивану всей правды о потере голоса, то она отвечала себе так: как сказать, что, возможно, детей нет по её вине? Что она знала об этом ещё до брака с ним? Как сказать – после стольких лет молчания?..