Был ли я способен вышибить себе мозги? Вполне! Но меня останавливало то, что тогда у нее не будет будущего… я слишком ее любил… да, слишком любил ее, чтоб быть настолько эгоистом и оставить с этим одну. Любил не как отец! «Отец»! Чтоб я сдох. Меня выворачивало от одного слова. Моя девочка… как я не почувствовал… как? Смотрел на ее мучения после нашего расставания и впервые ощутил, как жжет глаза. Как скручивает горло и дрожат руки. Я не выносил ее слезы, не выносил даже, когда она просто была не в настроении. И сам заставил рыдать и сходить с ума… но пусть лучше ненавидит меня, как подонка, бросившего ее. Это банально и случается сплошь и рядом, чем знает, кто я ей на самом деле и что делал с ней. Ей станет легче. Она излечится… и я. Когда-нибудь я справлюсь. А если и нет – это только мои проблемы.
Привез ее домой. Думал, так лучше. А стало еще хуже. Видеть каждый день, проходить мимо, чувствовать запах и не притронуться, не прижать к себе. Ад. Пекло, которого не пожелаешь и врагу. И ненависть к себе растет с каждой секундой. Чем сильнее желаю ее, тем сильнее себя ненавижу. Отшвыривал, отдирал с мясом и зверел от боли. Девки каждый день новые. Выпивка с таблетками, которые выписал мне мой личный психиатр, притупляли агонию. Я превращался в машину, которая существовала на автомате. Но рядом с ней не помогало ничего, я оживал. Воскресал. И тут же умирал снова.
Смотрел на ее рыжие волосы, и тут же чувствовал, как их шелк скользит у меня между пальцами, и думал о том, что обязан держать себя в руках. Она будет жить дальше, она получит все, что полагается дочери Барского. Пусть и незаконнорождённой. У нее будет будущее. С другим мужчиной… она будет счастлива, и заранее сдыхал от ревности. Дьявол свидетель, как я удерживался, чтобы не биться башкой о стены. Я стирал в порошок каждого, кто лез ко мне, каждого, кто мне не нравился. Я озверел, и мои подчиненные это понимали, они притихли и боялись свихнувшегося монстра. Мне казалось, что это поможет не думать о ней, не представлять ее будущее с другим, не сгорать от бессильной ненависти и не желать просто убить ее. Прекратить свои мучения ее смертью. Ведь это так просто… и одновременно с этим совершенно невозможно. Я тут же и сдохну сам.
Когда бил ее словами… я ощущал эти удары. Каждый из них. Ножом в сердце, под лопатки, в спину, в живот. Я весь был исколот своими же ударами. Она плакала, и я рыдал вместе с ней молча и с каменным лицом. И я начал верить в проклятия. Меня точно прокляли люто, безжалостно и по-черному жутко. Меня заставили гнить живьем от самого отвратительного поступка, который может совершить мужчина… если такого, как я, после этого можно назвать мужчиной.