На следующий день я вообще пошла не в ту сторону, хотя вообще-то
смотрела на карту, сошла с дорожки, собирая траву-мураву — будьте
прокляты, цветки-сахарки! — и нос к носу (хотя, у этих штук даже
лица нет, так что вряд ли можно так говорить) столкнулась с Глазом
Бури.
Героическая попытка затыкать его ножи… мечом к успеху меня не
привела, потому что я забыла, что у меня нет с собой лука, лучника,
короче, нечем сбивать эту летающую херню и, когда тот взлетел в
узнаваемой механике, когда я осознала, что либо стоит
телепортироваться к статуе Архонта, либо прощаться с жизнью, я
попыталась использовать первый способ. Вызвала карту, ткнула в
статую Архонта и… Ничего не произошло! А потом Паймон сообщила мне,
что я нахожусь в бою.
В тот момент я уверилась, что она точно мне мстит.
В игре ведь можно было сбежать из боя. Почему мне сейчас
нельзя?!
Недолго я в Тейвате прожила. Щас эта зелёная хренотень включит
свои ветряные потоки и меня порвёт в них нахуй. Неприятная смерть
будет, однако. Уж точно болезненная…
Глаз Бури возвышался надо мной, огромной высоты ветряной барьер
окружал со всех сторон, и я поняла, что у меня есть только
один-единственный шанс выбраться отсюда живой.
Мне всегда говорили, что я не умею просить помощи. Я обычно
соглашалась, потому что это действительно было так: с малых лет я
считала, что проще сделать самому, чем надеяться на кого-то.
Когда-то в детстве, сейчас уже и не вспомнить, сколько мне было
лет, но, кажется, тогда я была в начальной школе… В те времена я
боялась пауков до трясучки, и как-то, когда я была у бабушки и
помогала ей вытирать пыль, я увидела одного. Большого, белого,
тонконогого. И, естественно, не убежала, потому что обещала помочь
бабушке с уборкой а, как многие дети, в истерике позвала на помощь,
умоляя убрать паука от меня подальше. На зов пришёл дядя, взял его
и… посадил мне эту мохнатую тварь на руку и держал, пока я рыдала,
упрашивая снять с меня эту херню, упорно объясняя и доказывая мне,
малявке в истерике, что эта многоногая тварь не опасна и боится
меня намного сильнее, чем я её. И ругал, что я реву белугой из-за
всякой мелочи.
Я всё ещё помню эти тонкие маленькие ножки, перебирающиеся
туда-сюда по моей руке. В тот момент я поняла, что мне не стоит
надеяться на помощь и бояться бессмысленно. С того дня я сама
стряхивала пауков ото всюду, где видела их, демонстративно брала в
руки и пересаживала, считая, что лучше спокойно и быстро убрать их
с глаз долой, чем просить кого-то сделать это. Я привыкла
игнорировать свои страхи. Иногда я даже думала, что полюбила
пауков. Осы, шмели, уличные собаки… Бояться или, вернее, говорить о
страхах было бессмысленно, потому что помощи было ждать не откуда —
дядя был не первым, кто считал, что мои страхи — фигня. Обычно над
моими «мелкими» страхами просто смеялись, советуя отойти подальше,
или говорили, что слёзы мне не помогут. Я стала делать вид, что
страхов у меня нет.