– Скоро я все это перенесу к себе. Но ты ведь понимаешь, мне важно сейчас быть здесь. Скорее всего, именно здесь я найду нужные зацепки. Потерпи пока, ладно?
– Ты так ничего и не услышал, Влад, - тяжело вздыхает, поднимаясь, чтобы уйти. – Когда услышишь, будет уже поздно, - бросает на ходу, даже не оборачиваясь.
Сжимаю виски пальцами.
Если мне и становилось когда-то в жизни по-настоящему страшно, - то только сейчас, глядя на нее.
Мы пережили сотни, тысячи передряг. Стрельбу, погони, отсиживание в таких задницах самых отшибов, с ранениями, без еды и врачебной помощи… Но всегда точно знали, что вынырнем! Когда подыхали, когда ползти не могли и друг друга на себе вытаскивали – всегда была эта уверенность, - мы выгребем. Выберемся. И обязательно расправимся со всеми, кто посмел дорогу перейти. Всегда, мать вашу. С той самой юности, с которой все и завертелось.
И выгребали. И выныривали. И раскурочивали на хрен все осиные гнезда. Даже когда у нас не было столько людей. Всегда.
Это казалось незыблемым. Неизменным. Черт, мы реально чувствовали себя бессмертными, и так оно и было! Но теперь…
Только теперь, глядя на Дину, я понимаю, что это не так.
Только сейчас накрывает по-настоящему.
Хрен знает, - может, оттого, что я трупа Грача не видел и на похоронах не был.
Или оттого, что проблем столько свалилось и решать пришлось, все силы и мозги туда ушли.
Теперь только рваной дырой в сердце дергает осознание потери. Невозвратности. Необратимости.
Хлесткой волной захлестывает.
Мы реально – не бессмертны. Грача и правда больше нет. И никогда не будет. Кто-то другой будет сидеть в его кресле, за его столом. Черт. Мы можем проиграть. Можем не отстреляться.
Черной, тягучей волной накрывает, и я сжимаю ручку в пальцах так, что ее осколки разлетаются по всему огромному столу.
Безвозвратность.
А ведь до этого даже не понимал.
Холод, - омерзительный, мерзкий, расползается под рубашкой. А ведь и я могу проиграть, не вытянуть. Себя – хрен бы с ним. Сам по себе страдать не будешь. А вот Регина…
Вскакиваю, чтобы стряхнуть омерзительный липкий груз этой отвратной мысли. Этого понимания, что не всегда можно восстать, подняться, совершить гребаное чудо. Не всегда.
В сердцах херачу по всему, что на столе.