Двухтомник «Пушкин в воспоминаниях современников» 1998 года его создатели называют «наиболее полным из ныне существующих мемуарных сборников». Казалось бы, после десяти лет свободы печати в России пора из уважения к читателю восстановить изъятые места. Но жива цензура Пушкинского Дома, все еще стоящего на страже идеального Пушкина. К примеру, одноклассник Пушкина Модест Корф вспоминает слова царя Николая о встрече с Пушкиным: Пушкина «привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного и покрытого ранами – от известной болезни». В 1974 году сотрудники Пушкинского Дома вырезали слова «от известной болезни». В издании 1985 года воспоминания Корфа вырезали целиком. В 98-м Корфа реабилитировали, но слова «от известной болезни» опять кастрированы. В текстах, которые давно стали классикой, то тут, то там опять мелькают отточия. По части халтуры возможности свободы печати использованы в полной мере. Обозначены цифры сносок, но самих сносок в некоторых местах нет. В оглавлении указаны статьи, которые вообще отсутствуют. Составители издания рассматривают материалы о Пушкине своих коллег как колхозное достояние, «наше – значит мое». Вместо старых пушкинистов, подлинных авторов примечаний, слегка теперь перекроенных, нынешние сотрудники Пушкинского Дома вписывают себя. В новом издании добавили маленькую хитрость, которой не было в предыдущих: после своих имен комментаторы поставили «и др.».
Бесспорную описку в указании роста поэта никто из сотен пушкинистов за полтораста лет не исправил, хотя все тексты о Пушкине просвечивают множество контролирующих глаз. Впрочем, составитель книги «Друзья Пушкина» В.В. Кунин, публикуя воспоминания, просто вымарал у Льва Сергеевича рост Пушкина, чтобы великий русский поэт не был маленького роста[8]. Но хватит о назойливой ошибке: нужно просто вставить «два аршина» во всех следующих публикациях. Сосредоточимся на втором после Льва человеке, отметившем рост Пушкина.
Парад в честь оккупации Варшавы
Шесть лет Григорий Чернецов писал картину по личному указанию царя Николая Павловича. Заказ требовал изобразить торжественный парад по случаю взятия Варшавы, иными словами, увековечить в живописи радость подавления польского восстания. Царь велел разместить на полотне, причем на переднем плане, всех крупных деятелей Российской империи, чтобы своим присутствием они, как говорится, «единодушно одобряли».