И об этом можно навести справки у планктона, у крохотных морских бродяг.
Жизнь крохотного морского бродяги сама по себе очень коротка. Треть растений плавучего пастбища отмирает в течение суток. Отмершая «мельчайшая мелочь» отправляется в свой последний путь – на дно.
В темных глубинах океана идет непрерывный дождь: отмершие растения и животные, большие и малые, медленно опускаются на дно.
Там они будут гнить, распадаться. То, что растения и животные взяли у океана при жизни, после их смерти в виде солей и газов вновь возвращается в океан.
Этими солями будут питаться новые малютки водоросли, водорослями рачки, рачками – рыбы. Опять тот же круговорот.
В океан возвращается только то, что, распавшись, растворилось в воде. Твердые раковины и скелеты остаются лежать на дне. Даже такая мелочь, как раковинка крохотного морского животного глобигерины, не растворяется в воде. Из этих известковых раковинок и скелетиков на дне океана нарастает глобигериновый ил.
Он нарастает очень медленно – один миллиметр за тысячу лет.
Изменился облик Земли, поднялось дно моря, и залежи глобигерина стали теми белыми горами, откуда мы добываем нужный нам мел.
Вот о чем говорилось у нас в тот вечер, когда Алеша принес из школы кусочек мела. Это был мой последний вечер в Ленинграде. На другой день я уезжала в Москву.
Близнецы, Алеша и Коля провожали меня до трамвая. Коля все хотел подарить мне золотую рыбку на память. Я с трудом убедила его, что буду помнить о нем и так.
– Скорей возвращайтесь, – сказал Алеша. – Еще в какую-нибудь морскую игру поиграем.
А знаете, что вас провожает пятый?
Я оглянулась. Поблизости никого из знакомых не было.
– Да вы его не увидите. Ветер провожает. Наш ветер – с моря.
Дела мои сложились так, что на зимние школьные каникулы я снова приехала в Ленинград. Но своих маленьких друзей на этот раз не застала.
Алеша гостил у родственников за городом. Родители Олега и Игоря переменили квартиру, и близнецы жили теперь в другом районе, где-то на Петроградской стороне. Моих приятелей – морских болельщиков – не было. И все же я опять стала часто думать о море. Может, потому, что море и Ленинград нераздельны.
Однажды зимним вечером, возвращаясь домой, я проходила по небольшому скверу. Что-то зашуршало у меня под ногами, покатилось по снежной дорожке. Я нагнулась и подняла сверток – скрученную в трубку толстую тетрадку.