Ни о чем и ни о ком, кроме нее, он был не способен думать. Но все его мысли приносили его сердцу только боль, а не успокоение. Ведь она была ему дороже всего на свете, и он мог без сожаления, не думая ни секунды, отдать ей свою жизнь, если это сделает ее здоровой и вновь счастливой. Но, как оказалось, он ничем не может помочь обездвиженному телу своей любимой, хотя он учился в мединституте и с детства мечтал быть врачом и помогать людям. Теперь же он был уверен в том, что никогда не оставит ее и посвятит ей свою жизнь, если это потребуется.
И он желал бы сейчас быть у ее кровати и держать ее за руку, чтобы ей не было страшно там, ночью в палате одной, без него. Она была в полном сознании и испытывала боль и ужас от своего положения, и Тим страдал от невозможности ей помочь. Он путался в самых страшных своих предположениях о ее будущем существовании и с трудом отгонял от себя мысли, которые были одна страшнее другой. Но при этом Тим твердо знал, что ни за что и никогда не оставит ее и не откажется от того счастья, которое она ему подарила за их короткое знакомство.
Все его мысли крутились сейчас только в одном направлении: «Дара, любимая моя, я с тобой… Я помогу тебе, милая… Я буду рядом, солнышко мое… Я помогу тебе… Я навсегда с тобой… Я люблю тебя, Дара, девочка моя… Держись и ничего не бойся…»
Вдруг дождь перестал барабанить в окно и ветер резко стих. Без всяких переходов воцарилась тишина за окном на улице. Тим сразу же почувствовал эту перемену в природе и очнулся от своих горестных грез. Он не знал, сколько просидел вот так, путаясь в своих воспоминаниях и цепляясь за оставшуюся надежду. Он нехотя выпрямился, глянул на часы, висящие над входом в его комнату, и посмотрел в окно, отметив про себя то, что уже без четверти пять. Рассвет уже обнажил очертания деревьев и домов на горизонте, развеяв дождевые тучи.
Уходящая с небосклона полная луна, казавшаяся Тиму просто нереально большой, будто бы висящей прямо над крышами домов, освещала мокрую улицу, купаясь в оставшихся от дождя лужах. Она посылала Тиму свой успокаивающий мягкий голубовато-белый свет, светя ему прямо в лицо и на подоконник. Свет, как ему показалось, странно переливался и концентрировался в луч, переходящий в дорожку на грани крупного кристалла, лежащего на подоконнике.