– Добрый ве-е-е-чер, – прочирикала она в воронку телефонистке; от алкоголя язык внезапно заплелся, так что пришлось с усилием вытрезвить речь. – Я бы хоте-е-ела набрать Брэдфорд… во-о-осемь – но-о-оль – пять – де-е-евять, пожалста…
Пока девушка соединяла, Эви успела намотать шнур на палец. Возможно, Джерико там спит… а возможно, его и дома-то нет – гуляет с какой-нибудь девицей и шикар-р-рно проводит время, вовсе даже о ней не думая. А вдруг на звонок ответит дядя Уилл?
Да о чем она вообще думает!
– А ну его, оператор. Отмените звонок, пожалуйста, – пролепетала она в трубку и быстро повесила ее на рычаг.
Кровать покрывали пустые и початые бутылки нелегального пойла, пролитые чашки и изрыгающие содержимое пепельницы. Наводить порядок Эви не собиралась – она для этого слишком устала. Вместо этого она стянула с кушетки шелковое покрывало и свернулась прямо на полу, как дитя. Она соврала Тэте про сны: они все еще снились ей, запутанные, в липких пятнах ужаса. Солдаты… Взрывы… Странный глаз… А в самые худшие ночи ей виделось, что она все еще заперта в том кошмарном доме с Джоном Хоббсом… и чертова песенка спускается впереди него по лестнице, а сквозь стены сочатся призраки Братства.
– Призраки… ненавижу призраков. Ужасные… ужасные люди, – сонно пролепетала Эви.