Х-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р. Кажется, я наконец-то придумала, как назвать корабль.
Поднявшись к штурвалу, я положила ладонь на один из тонких, длинных рычагов, контролирующих мощность рунного двигателя. Поскольку вся команда уже разбрелась обустраивать каюты и проверять груз, на верхней палубе остался только Сейтарр, проверяющий бортовые баллисты, и Деррек с рыжей. А, и мастера, о чем-то оживленно беседующие около шлюпки, с которой все еще капала вода. Заметно, что они о чем-то спорят, но боковой ветер все слова настойчиво относил в сторону.
– Полный вперед, – тихо сказала я и плавно передвинула рычаг на максимальную отметку. Маховик внизу отозвался мерным гудением.
Что теперь красуется на носу? Правильно, нормальное название. Как можно назвать корабль «Гремящим»? Чистой воды идиотизм – он же не гремит во время покорения водных просторов, не скрежещет и вообще не издает никаких звуков, кроме традиционного шелеста такелажа и, иногда, редкие выстрелы парусов на сильном ветре. Как аплодисменты. Все равно, что назвать скаковую лошадь… ну, Гнездом. Просто как пример дурацкого названия, что не ассоциируется ни с рациональностью, ни с чувством юмора.
А мой корабль теперь называется «Храпящий», спасибо Графу. Его перетащили в докторскую каюту, причем он так и не проснулся, но звуки стали заметно тише после того, как мы плотно закрыли дверь. Краски парни так и не нашли, пришлось просто сбить часть букв и нарисовать недостающие обугленной деревяшкой – вышло неказисто, но теперь имя подходило кораблю, предполагаемой деятельности и лично мне. Джад остался недоволен, но кто ж его спрашивать будет?
Да, шхуна – это она. Но корабль ведь – он? Да и как-то не сразу подумалось, честно говоря, а решение уже приняли.
Новые буквы сделаем в том же Москалле, а лучше, всю надпись сразу. Главное, успеть проскочить Морпин, там очень удобное русло для того, чтоб устроить засаду – несколько островков, да еще и второй рукав реки. Сомневаюсь, что вестовые смогут добраться до него быстрее, чем мы, пропажа обнаружится только сейчас, поутру. У нас есть около десяти часов форы, за которые мы отошли от столицы где-то на двести пятьдесят морских миль. Больше двухсот восьмидесяти обычных.
Вообще, я ненавижу грайрувские меры длины. Если когда-то переселенцы занесли каждый свою, а потом все стало единым целым, то, надо заметить, до сих пор никто не удосужился подогнать их под единый стандарт. В футе семь вершков, в аршине два с третью фута, в метре три с третью фута, либо аршин и фут без полвершка. В миле пять с лишним тысяч футов или тысяча шестьсот метров, а в морской – уже шесть тысяч футов. Причем, с идиотской системой мер соседствует относительно нормальная система весов, а с ними рядом стоит стройный и расчерченный до секунды календарь. Восемь месяцев по пятьдесят дней, год – четыреста дней. В дне – двадцать часов, в часе по шестьдесят минут.