Продолжались и внесудебные преследования русинского населения. Власти запрещали изучение русского языка, чтение произведений русской литературы. Учащихся, заподозренных в русофильстве (а поводом к подозрению могло быть даже случайно сказанное русское слово) исключали из учебных заведений, как светских, так и духовных. «Правительство отбирало у населения найденные при обыске сочинения Пушкина и Гоголя, даже книги по сельскому хозяйству, если последние были изданы на русском языке», – писала уже во время войны русская печать, основываясь на информации, полученной от галичан[34].
Можно было бы предположить, что в данном случае мы имеем дело с преувеличением государственной пропаганды военного времени, но аналогичные сведения поступали и из других источников, в том числе совершенно независимых и заслуживающих абсолютного доверия. Так, например, известный русский писатель Михаил Пришвин, в качестве корреспондента посетивший осенью 1914 года занятые русской армией районы Галиции, записал в свой дневник разговор с семнадцатилетним львовским студентом-русином, вынужденным сжечь все русские книги из домашней библиотеки, опасаясь репрессий. «Он мне рассказывал о преследовании русского языка, не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Преследовались даже слова, к завтраку он приготовил мне список слов, запрещенных для употребления гимназистами, слов русских»[35].
Власти предпочитали лучше не допускать русинов в учебные заведения, чем разрешить им изучение русской литературы и языка, что было бы неизбежным следствием получения русинами образования на родном языке (а иного они не знали). Стоит также заметить, что, согласно информации выходившей в Украине российской газеты «Слово», редактируемой тогда Симоном Петлюрой, к началу XX века уровень полной неграмотности (т. е. тех, кто не умел ни читать, ни писать) среди русинов Галиции достигал 79,8 %. Для сравнения – среди галицких поляков указанный уровень равнялся 52,8 %[36].
К государственному преступлению также приравнивалась проповедь православного вероучения. Очень многих греко-католических священников власти подозревали в склонности к православию и русофильству. В меморандуме командования краевой жандармерии в Галиции за июнь 1910 года отмечалось, что в Перемышльской епархии половина греко-католических священников поддерживает переход в православие, а во Львовской – треть