.
Глава 5
Второй этап геноцида и этническая чистка (потери)
Всего до 200 тысяч галицких русинов покинули тогда край. А может быть, и больше. В тогдашней прессе называлась цифра 400 тысяч, но, возможно, это преувеличение. В любом случае, это массовое бегство, вкупе с предшествовавшими и последовавшими репрессиями, в современном международном праве характеризуется как этническая чистка.
Кстати, именно так ситуация воспринималась самими украинофилами. «Много запроданцев, которые распоясались во время московского нашествия, исчезли вместе со своими покровителями», – радовались украинские деятели очищению общественного и политического пространства Галиции от оппонентов, руками австрийских властей[80].
«Если в этой огненной пробе на ту сторону отпали никчемные струпы, то этим лишь очистится наш корень народный от опасной заразы, – и теперь всем ясно станет, что никому не следует играться русофильским ядом, ибо отступничество национальное и измена государству не являются убеждением, но преступлением», – цинично заявил по этому поводу тогдашний лидер украинского движения в Галиции Кость Левицкий[81]. В общем, уже тогда предшественники Бандеры готовы были бороться за свою идею до последнего украинца. Именно из «очистится наш корень народный от опасной заразы» выросли слова Степана Бандеры: «Об украинских массах говорить поздно. Мы их плохо воспитали, мало убивали, вешали».
С возвращением австрийцев возобновился террор. Причем, как подчеркивает современный исследователь, к примеру, на Буковине, он достиг еще большего размаха, чем в первый период войны[82]. И вновь неприглядную роль при этом играли украинские деятели, выступавшие в роли доносчиков. Уже проведенные карательные акции они считали недостаточными. «Аресты «подозрительных элементов», проведенные в августе прошлого года австрийскими властями, совсем не захватили наших местных москвофилов», – сигнализировала, например, в июне 1915 года газета «Діло» в корреспонденции из Самбора и перечисляла фамилии людей, сотрудничавших с русскими[83].
В следующем номере та же газета сообщала фамилии «русофильских священников», перешедших во время пребывания в крае русской армии в православие, то есть, по версии газеты, ставших «отступниками»[84]. Таким образом, украинофильская фракция от доносов, способствовавших репрессиям, пришла к подстрекательству их расширения. Теперь во внимание должна была приниматься не только политическая или общественная, но и религиозная деятельность потенциальной жертвы. Впервые со времен польских репрессий XVII века, во многом инспирировавших Освободительную войну под руководством Богдана Хмельницкого и переход восточных земель Малороссии под власть Всероссийского Самодержца, приверженность православному вероисповеданию становилась достаточным основанием не только для административного ограничения прав, но для смертной казни.