— Ага, как и двадцать один, двадцать два и все последующие
цифры, которые будут прибавляться ежегодно, — не собираясь сдавать
позиции, парировала в ответ. — Пойми, Алька, мне неинтересны все
эти празднования, а вот Алтай… Ты представляешь, какая там природа!
Мне диплом в следующем году писать, я с тех мест столько этюдов
привезу, на десять дипломов хватит, ещё и отдохну.
— Нет, ты точно сумасшедшая. Добровольно ехать чёрт знает куда,
кормить собой мошку, да от змей отбиваться. Тебе что, здесь
живописных мест мало? — не успокаивалась она.
— Алька, я поеду, и это не обсуждается, — чётко проговорила,
глядя в мечущие искры, зелёные глаза. — А вы можете и без меня
отметить этот великий праздник. Приеду, расскажешь, — рассмеялась,
подмигивая насупившейся сестре.
— Действительно, что это я. У нас вон сколько твоих фоток, их
поздравлять и будем, —начала ёрничать в ответ она, фыркнув на
стоящую фотографию, где я, Алька и бабуля счастливо улыбаемся,
щурясь от яркого солнца. — А ты поезжай в свои дикие края,
развлекайся.
Я подошла к обиженной Альке сзади, крепко заключив в объятия,
зарываясь носом в её каштановые с золотым переливом волосы.
— Сестренка, да не развлекаться я еду, — тихо выдохнула на ухо.
— Не переживай, отметим мы этот твой день рождения, только когда
вернусь.
— Не мой, а твой, — пробурчала себе под нос сестра, начиная
сдаваться.
— Мой, конечно, мой, — улыбнулась, наслаждаясь мягкостью
Алькиных волос.
— Ты бабушке – то сказала о своей авантюре? — спросила она,
отходя к плите с чайником, уже чуть приподнимая уголки губ, отчего
на щеках проявились еле заметные ямочки.
Обожаю эти ямочки.
Ну почему мы совсем не похожи, почему мне не достались зелёные
глаза отца, которые светились, отражая солнечные лучи или, как
сейчас, когда она злилась?
Точёный носик, яркие кадмиевые губы. Ей даже краситься не надо,
она всегда выглядит идеально.
Сколько раз я писала её, пытаясь передать то внутренне свечение,
что она излучала.
Она и бабушка — мои единственные родные.
Когда погибли родители, я была совсем маленькой, и они с бабулей
сделали всё, чтобы я не почувствовала эту потерю так, как они.
Алиане тогда было десять, и она хорошо помнит случившееся, но
сколько бы я не просила, сестра никогда не рассказывала о тех днях,
когда они с башкой сидели в ожидании хоть каких–то известий от
докторов из реанимации. Помню только, как после телефонного звонка
бабуля за какой–то час стала белой как снег, теряя смысл жизни с
цветом своих волос.