Узнать, кто на самом деле была та
малышка, ставшая причиной годового бойкота между отцом и младшим
братом, был не прочь и Тиберий. Поэтому помогал Рэйсу как мог:
поднимал архивы с описанием всех родовых гербов, и даже подал
заявку в соседние королевства на доступ к гербовым архивам.
Вот только кто бы мог подумать, что
девушка сама найдёт своего наречённого, а братец влюбится в неё как
мальчишка?
— Найду, Тиб, обязательно найду, —
печально улыбнулся Рэйсон.
Они ещё долго искали зацепки,
обследовали каждый уголок, каждую щёлочку, потом повторили тот же
путь с прибывшей на вызов, личной розыскной группой Рэйсона.
Разошлись братья по своим комнатам,
когда на улице было уже совсем светло.
Нужно было хоть немного поспать:
работы предстояло немало, вот только сон к Рэйсу совсем не шёл. В
голове снова и снова прокручивался момент, когда он увидел
проявляющийся знак на тонком запястье Лии.
Его знак.
Его Лии.
Ему даже в голову не пришло подумать,
что Амалия и та малышка — это один и тот же человек.
Да и какой подумать?
Стоило ей поднять свою рыжую головку
и взглянуть на него, как он забыл обо всём.
Огонь волос ослепил, а холод синих
глаз затянул в свои омуты. Невероятное сочетание льда и
пламени.
Хорошо, что тогда, при их знакомстве,
на нём висел Маркус, и Рэйсон смог чуть прийти в себя.
А затем она заговорила, смело ставя
перед ним барьер, будто защищалась.
Такая реакция сбивала, и впервые в
жизни он не знал, как поступить. Он, глава отдела расследований
магических преступлений, любимец женщин, избалованный их вниманием,
растерялся как мальчишка.
Ему не хотелось, чтобы девушка так
реагировала: напротив, он всей душой желал, чтобы она ему
доверилась, но Амалия отгораживалась от него всё сильнее.
Тогда он решил сменить тактику:
отстраниться от расспросов. Не всегда это получалось: слишком много
тайн носила в себе его маленькая фея и хотелось разгадать
каждую.
Она вела себя гораздо свободнее
обычной виры её возраста, всегда прямо смотрела в глаза и не
стеснялась говорить, что думает, при этом видно было, что Лия
воспитана и образована, а её художественный дар — это вообще что—то
необыкновенное.
Впервые в жизни женщина для него
стала наваждением.
Каждый раз, когда он был рядом с ней,
чуть ближе, чем положено, кровь начинала вскипать, дурманящий
аромат прогретых на солнце яблок, окружающий её лёгким флёром,
опьянял. Хотелось раствориться в ней, впитать её в себя.