Мать сидела у прохода, она подсчитала выручку и задумчиво глядела то куда-то вдоль автобуса, то себе под ноги. Катя щурилась в окно, но ничего не видела, а воображала, как сдает экзамены. Два года подряд она готовилась в мединститут в Москву, и это стало у нее привычной игрой. Когда нечего было делать, как сейчас, или когда не спалось, она выбирала предмет, мысленно входила в аудиторию, брала билет, сосредотачивалась и отвечала сама себе.
Учиться она хотела, ей всегда нравилось, и давалось все легко, и биолог и школьная химичка были в ней уверены, но, видно, не суждено было попасть в институт. В год окончания школы в мае родился Андрюшка, хлопот прибавилось, а в июле искалечило отца, и жизнь стала совсем трудной. В этом году она опять готовилась, но уже по привычке, ни на что особо не надеясь, а скорее, стараясь развлечь отца, который лежа экзаменовал ее. Ситуация в семье становилась все хуже, и Катя никуда не поехала. Даже и разговор с матерью об этом не зашел.
Мать рядом неудержимо и нечаянно зевнула, так что слезы навернулись на глаза. Повернулась к Кате, вытираясь:
– На семь тысяч наторговали сегодня… – она опять сдержала зевок, – пятьсот отдала за место, шестьсот – сержанту, тысячу на автобус. – Мать нагнулась ближе к Кате и, улыбаясь, зашептала. – Да этот поддатый парень пять тысяч дал, а сдачу взял с тысячи.
Катя кивнула, но радости, что была на лице матери, не поддержала. Чуть растерянно на нее смотрела. Мать это увидела и нахмурилась:
– Он сам так… я ему сдачу даю с пяти, а он: «Проторгуешься, тетка!»… взял триста рублей и пошел… – мать, поджав губы, посмотрела на дочь, потом нагнулась к ее уху. – Ты видала, сколько у него в кошельке было?! – Она машинально пощупала-прижала к себе черную мужскую барсетку с деньгами и документами. – Ему ничего, а у нас больше десяти тысяч получилось в этот раз. В следующий выходной килограмм тридцать возьмем, даст Бог. Омуль с икрой весь… цены на рыбу везде растут, мы только, как дуры.
Катя согласно кивала головой. Замолчали. Мать опять о чем-то тяжело задумалась. Возможно о том, что дочь ее никогда не разделяла этих ее мелких радостей. Ездила покорно с ней на рынок и за прилавком стояла с такой вот тихой улыбкой. Она покачала головой и, вздохнув, повернулась к Кате:
– Иван Данилычу хочу хоть половину отдать. Он не спрашивает, а мы с зимы должны. – Мать замолчала, глядя мимо Кати куда-то в степь.