— Ты ведь мастер трех граней, Рейг. Зачем тебе сражаться с
демонами и рисковать жизнью? С такими способностями можешь уехать в
Кей-Диуар, там работы всегда много, будешь всегда при
деньгах...
— Да иди ты свинье под хвост, Тео, — резко оборвал он меня,
повернулся спиной, и на этом наш разговор закончился, только и
слышал я как он сердито пыхтит.
Может быть, он и прав, я почему-то сейчас чувствовал себя так,
словно предал его. Ведь у меня есть возможность рассказать ему
правду о своем происхождении, а после провести обряд присяги. К
тому же Рейг преданный друг, он бы и без магической присяги меня не
предал. Я бы мог позвать его с нами в Ятершат, а после мы могли бы
вместе отправиться в Макридию к моей тетке, но я ничего это не
сделал, и, наверное, не сделаю. Потому что понимаю, что так для
Рейгарда будет лучше, так он будет в безопасности и проживет
спокойную жизнь.
Сон мягко затянул меня в свой омут, и вскоре я уснул.
И, наверное, я бы так и проспал мертвецким глубоким сном, если
бы не это видение...
Как же я его ненавидел.
Я стою в дверях и смотрю на мать. Ее застывшие. словно из стекла
глаза, смотрят прямо на меня. На ее лбу красная уродливая дырка,
струя крови стекает на лицо.
Я делаю шаг назад.
Напротив матери стоит отец. Я вижу его напряжённую спину, пятно
на футболке у шеи и между лопаток от пота. Он тяжело дышит,
вытирает лоб, неуклюже топчется на месте.
Как же я ненавидел этот сон. Чертов сон, кошмар, преследовавший
меня на протяжении всей прошлой жизни.
Я знал, что будет дальше. Я видел этот сон сотню раз. И мне
хотелось всегда изменить последовательность событий, спасти мать,
прийти раньше, не дать ему это сделать, но никогда не получалось.
Только концовка менялась иногда...
У стены прислоненное ружье дулом вверх. Я осторожно, чтобы не
услышал отец, беру его и не свожу взгляда с его напряженной
спины.
О чем он думает в этот миг? Я всегда уже во взрослой жизни
задавался этим вопросом: сожалеет ли? Думает ли о том, какую ошибку
совершил? Или в его затуманенном наркотой мозгу ничего разумного
уже не осталось?
Я поднимаю ружье, оно слишком длинное для щуплого восьмилетки. И
все же я уверенно его направляю на отца.
Я не боюсь, мне ничуть его не жаль, все что я чувствую — это
ненависть. Он лишил меня единственного, что было так дорого.