Ночью кто-то громко топал в коридорах комбината, а на утро
Новомир сказал, что слышал стук в их дверь.
***
Пару дней спустя Бензина и Краслен пошли в парк отдыха.
Непрерывка позволяла выбирать свой выходной: влюбленные, конечно,
брали общий, чтобы вместе отдыхать – второй день пятидневки.
В парке было многолюдно, но не шумно. Здесь и там играли в
домино, в шахматы, в шашки. Многие, лежа на траве, читали книги:
любопытный глаз мог рассмотреть на корешках их названия: «Красный
Пинкертон», «Цемент», «Лесозавод», «Анна Каренина»… Над деревьями
взлетали батутисты: в переливающихся на солнце комбинезонах они
напоминали вольных рыбок, выпрыгивающих из воды. Птицы-махолетчики
как обычно парили над головами.
На одной скамейке парень в белых шортах возбужденно пересказывал
подруге содержание какого-то кино. Другая скамейка была занята
старушкой, наблюдающей за внуками: малыш в трусах пытался поймать
голубя, а девочка постарше бегала с сачком за насекомыми. Рядом
находилась танцплощадка. Десять девушек наслаждалось обществом
десяти ребят: никто не сидел без пары. «Танго Роза» весело лилось
из громкоговорителя.
Чуть дальше, на открытой сцене, давал представление любительский
агиттеатр. В постановке "Да здравствует книга!" парад печатников
сменялся шествием библиотек, а антрэ буржуазного писателя прерывала
хоровая песня о хорошей литературе. Краслен и Бензина не стали
задерживаться у сцены, но если верить помещенной рядом афише, то,
помимо сценических приемов, в постановке использовались
физкультура, трудовые движения, военный строй и краткий доклад о
важности просвещения.
В глубине парка, на озере, проходили соревнования по гребле. Для
участия в них Краслен с Бензиной пришли поздно. Оставалось только
разместиться на временно оборудованных трибунах и, обнявшись,
наблюдать за физкультурниками.
Бензина незаметно завела разговор о заявке на общую комнату.
Краслен слушал вполуха, гладил косы своей невесты, а сам никак не
мог избавиться от мыслей о вредителе.
Последние два дня он с подозрением наблюдал за окружающими. В
страхе обнаружил, что отдельные товарищи, и в том числе Пятналер,
нарушают технику безопасности. Однажды услыхал, как Электриса
Никаноровна сказала, что она, хоть и кухарка, а вот государством не
умеет управлять, да вряд ли и научится когда-нибудь. Конечно, это
были мелочи и глупости, но разве не из них потом мог вырасти побег
зла и предательства? Еще он как-то заметил, что у Революция в
газете три описки, две из них – в словах «губком» и «пролетарий».
Вдруг умышленно? Нет, глупости, конечно. Но Маратычу Краслен
рассказал про все – на всякий случай. Тот был очень благодарен.