– Отставить! – раздался голос капитана.
Выстрелы смолкли, дым и пыль впереди медленно рассеивались. Перед окопом на земле беспорядочно валялись немцы, но было видно, что это не трупы.
– Лупи, лупи их, ребята-а! – совсем не по-командирски закричал капитан. Голос его разнесся по всему холму. – Не давать им подняться! Бить прицельно!
По всему холму опять загремели винтовочные выстрелы. Немцы стали отползать.
…Усеяв склоны холма трупами, фашисты отползли почти к самому берегу реки, на свои старые позиции. Установилась тишина.
Капитан вытер правой рукой грязный лоб, огляделся.
– Все у нас живы?
– Почти, – откликнулся Кружилин и начал стаскивать в дальний угол окопа трупы бойцов.
В живых осталось, не считая капитана, Кружилина и его, Савельева, три человека. Левая рука капитана висела плетью, на плече расползлось большое темное пятно.
– Так, – сказал он и, сжав бескровные губы, сел на дно окопа, прислонился головой к стене.
Кружилин сказал:
– Вы ранены, товарищ капитан, давайте перевяжу.
Капитан молчал.
– Сейчас они опять полезут, – проговорил Савельев.
– Подождут маленько, – усмехнулся капитан. – Зачем рисковать? Вот, послушайте, – кивнул он на стенку окопа.
Савельев прижал ухо к стене и уловил, что земля чуть подрагивает.
– Где-то далеко танки, кажется, идут.
– Нет, они уже близко. Они уже подходят к переправе.
Савельев приподнялся над окопчиками и увидел, что на той стороне Сана к понтонной переправе подходит новая колонна танков.
– Ну, а где же наши пушки? – простонал Кружилин, тоже глянувший в сторону реки. – Товарищ капитан, почему молчат наши пушки?
– Разве я артиллерией командую, Кружилин? – строго спросил капитан.
Боец опустил голову.
Потом все молчали, слушали, как гудят на той стороне Сана танки.
– Слушай, капитан, – проговорил наконец Савельев. – Надо что-то делать…
– Ну что? – равнодушно спросил капитан. – Отступать?
– Может быть…
– Так… – усмехнулся капитан. – А приказ был?
– Но ведь зазря люди гибнут, бессмысленно.
– Не знаю.
– Что не знаете?
– Бессмысленно или нет. Это командование дивизии знает.
Капитан застонал от боли в плече, закрыл глаза. Савельеву стало жалко этого человека, и в то же время он с неприязнью подумал о нем: «Солдафон, наверное, тупоголовый. Приказа об отступлении нет…»
Савельев заговорил об отступлении не из боязни за свою жизнь, о себе он сейчас вообще не думает. Просто обстановка, в которой они очутились, заставляла его думать трезво и рассуждать логически.