В своей комнате он, не раздеваясь, падает на кровать и старается отключить все мысли. Ничего не выходит, и перед глазами вновь возникает бледное, словно восковая маска, перекошенное лицо отца, вязкие кровавые разводы на полу, пенящаяся от моющего средства багровая вода в ведре, тревожное мерцание кухонного светильника, вспышки молнии. «Ничего», убаюкивает сам себя Эррен. Эта ночь вот-вот кончится, а когда в окне забрезжит свет, все не будет казаться таким уж безобразным. Если Аксель говорит, что все будет хорошо, значит, так оно и будет. Или нет.
До самого рассвета Эррен лежит, уставившись в окно, чтобы не видеть, как извиваются дымчатые тени по углам его спальни.
23/10/2016
Гостиная Ребекки Уолтер
Ребекка даже кофе нормально сварить не может, ну, ей-богу. Бурая муть, и по фарфоровой кромке чашки что-то плавает, налипает. Эррен принимает напиток из ее рук выраженным, чопорным омерзением, но вовремя, осекается, вспоминает, что виду подавать нельзя. Прежний Эррен опасен – так говорит Аксель. Прежнего Эррена надо уничтожить – так говорит Эррен.
Реббека же говорит: «У нас сантехника сломалась». Говорит:
– В подвале постоянно болото, на втором этаже протекает унитаз, а в комнате Ноа не работает смеситель.
У нее припухшие веки и склеенные тушью ресницы – не смыла макияж перед сном, а, может, и не спала вовсе. Было бы на что жаловаться, Эррен не спал ни минуты, выкурил пачку в потолок, но слезы так и не пришли. Все остались на акселевой футболке. Ребекка говорит:
– Еще кофе?
Стены кухни у них выкрашены в лиловый – отец любил лиловый. «Любил» – Эррен неловко катает это слово на языке, как присохший леденец, не решаясь открыть рта. Любил, прошедшее время. Любил лиловый, пока родной сын не размозжил ему череп. Любил, и наверняка спрашивал своего нового сына: «Нравится тебе, Ноа»? И новый сын смотрел своими косыми глазами, черт его знает, куда, и отвечал: «Ага, пап».
Ага, пап, ты сегодня снова нажрался и ударил маму. Ты снова ни во что ее не ставишь. Эррен так говорил годы назад, сжимая в руке опустошенную отцом бутылку с единственным желанием, разбить ее вдребезги об его череп. Ага, пап, ага.
– Я вообще-то пришел извиниться, – произносит Эррен. – Думал, застану его. Понимаешь, вчера я вел себя чересчур импульсивно…
«Чересчур импульсивно, так ей и скажешь». Аксель растревожил его болезненный сон где-то около семи утра. Навис над Эрреном, сохраняя достойное расстояние.