И все-таки Паша был счастливчиком – в отличие от таких же, как и он, маленьких сирот он точно знал дату своего рождения и имя отца. Но самое главное – папа и мама всегда были с ним рядом. Лежали теплой пластинкой рядом с сердцем. Мать, мудрая и дальновидная женщина, сделала верный выбор в пользу дешевого металла. Кому придет в голову покуситься на латунь? Но желающие находились – Пашке завидовали. Что делать? Сиротство – оно не красит. И любой, даже ничтожный намек на имеющуюся связь с родителями больно жалил тех, у кого все нити оборваны. Для Пашки этот жетон стоил дороже золота. Он никогда его не снимал. Если мылся, то клал медальон в рот, не снимая цепочки с шеи, а в драках все латунное сокровище находилось за плотно сомкнутыми зубами. Если в компании выходил спор, то вместо предлагаемого жетона Санчес всегда выставлял свою пайку хлеба. Порой за несколько дней. Он лучше будет голодать….
Первое серьезное разочарование и одновременно обретение пришло к Павлу уже в военном училище: выяснилось, что он не Степанович, а Энрикиевич – жена майора оказалась тоже из испанских детей. Дульсинея Крус, по-домашнему Дуняшка, рассказала соплеменнику, что в испанской культуре собственное имя ребенка не обязательно одно, но в имя собственное всегда входят имена отца и матери. То же самое и с фамилиями. Таким образом, выходило, что курсанта Санчеса на самом деле зовут Павел Степан Мария Энрикиевич Санчес д’Aстрога, где Мария д’Астрога – мама в девичестве, а Энрике Санчес – папа. Так контуры родителей стали еще четче, а отчество Павел менять не стал – уже привык.
В училище заметили математические способности испанца и направили учиться в Москву, где случилось еще одно обретение: Александра Архарова. Тоже сирота – блокадница. Познакомились, как это обычно происходило в те времена, на танцах. Пашку, несмотря на детдомовское воспитание, всегда отличало некое благородство и подчеркнутая галантность. Того и гляди снимет шляпу да руку в перчатке положит на эфес, перед тем как обратиться к собеседнику. И это при том, что ни шляп, ни перчаток, ни тем более эфеса слушателям военного училища в двадцатом веке уже не полагалось. Руководитель художественной самодеятельности даже шутил по этому поводу: «Чтобы сыграть графа, Санчесу ничего делать не требуется – достаточно просто выйти на сцену». Поэтому, когда встал вопрос, кого отрядить на фабрику пригласить молодых швей на вечер танцев, никаких иных кандидатур, кроме Павла, не рассматривалось.