То ли еще ссыльному романтику: усадебная идиллия – барышни непритязательны и все же весьма милы – впору влюбляться в каждую попеременно, а то – хоть и сразу во всех. Так ведь и было – при том иных держал лишь за сосуд, пустому вину игривых шуток предназначенный, иные же бросали в жар – года пройдут, уляжется многое, за матовым стеклом усталости осядет прежде мимолетное серым свинцом мелочных обид да показной эпистолярной неучтивостью…
Никола Мирликийский… Miraclemaker… путника приюти: пешего приголубь, конного убереги – от человека недоброго, от мора, от травы, что клонит в сон, от зависти ближних, от досужих сплетен сохрани и спаси…
Звоном колокола немы… Колоколам нескромным языки – долой: дел человеческих суеты в белом камне след – келий сырые темницы да монастырских преданий кислое вино… Отведи удар, угодник, – дай сил прожить-миновать: чары когтистые гиблого места, городища Воронича…
По спинам ив горбатых доходит ветром запах чужой, невнятный – старинной границы близость, за ней – земля без шири, да с высью, божницы иглами, а поверх игл тех – петушки немецкие, кованые… забавная земля, ухоженная, торговлей раздобревшая – сгинуть в ней бесследно, затаиться, пропасть – ласкова земля к беглецам – и самому забыть все: отца родного, косые дожди, полынь ломкую, сухую, да ковыли бесконечные, текучие – неведомо куда, до горизонта…
…с конца второй осени уже тлело чувство – не за горами отъезд; будто бес какой подзуживал: отлучись. Отлучись, краев здешних постылых запах забудь хоть на неделю, окунись в столичных шелков шелест – и после уж назад… Да едва не вышло: уже по получении известия о смерти Государя – думая на авось да на суматоху, династическими колебаниями произведенную, приказал было повозку готовить – и сам в Тригорское. И на беду по пути через дорогу – заяц. С соседями простясь, назад – и снова заяц путь пересек; дома же – все к одному: слуга, назначенный ехать, выясняется, в горячке; назначил другого, наконец трогаются – стоп, в воротах священник – принесло с барином проститься… Плюнул тогда, пнул повозку – и велел распрягать…
…и после понял – к добру: не одумайся тогда – аккурат, поспел бы в Петербург тринадцатого декабря под вечер, и того мало – к Рылееву на квартиру, благо тот жил одиноко, неслышно… И с тем бы и погиб – в восторге упоенья, а чем – бог весть; так, несколько месяцев отступя, раз, дав перу вольную, вдруг отпрянул: с листа глянули висельники – ужасом, смрадом, и тогда, – не смея перо покарать, рукою дрожащей начертал в отвращении: «и я бы мог как шут на…» И переломилось тут перо.