– Папа умер? – спросил толстуху, несколько привыкнув к её удивительной внешности и даже припомнив нечто виденное прежде.
Мгновение поколебавшись, она подтвердила:
– Сегодня ночью отмаялся сердешный.
– А мама?
– Блинчики печёт. Давай быстрее оденемся и пойдём блинчики кушать.
– Нет, чулки одевать не буду, потому что сегодня уже лето настало и можно ходить без чулок на улице. Мне мама обещала.
Тётка внимательно глянула ему в лицо и, будто найдя там некое новое качество, прежде отсутствующее, а теперь позволявшее иметь собственное мнение и суждение, вздохнула:
– Ладно, раз мама обещала, не будем, – помогла надеть рубашку, короткие летние штанишки, взяла за руку и повела за собой.
Занавески на двери легко разлетелись в стороны. Они оказались в большой незнакомой комнате, исполненной ярчайшего солнечного света, какого он раньше тоже никогда не видел, от того, наверное, что не просыпался летом в столь раннюю пору, где, к его удивлению, никого и ничего не оказалось: исчезла вся мебель полностью, даже кровать с больным отцом и та куда-то подевалась, отчего комната предстала незнакомо огромной. Воздушное пространство от пола до потолка наполнено светящимся солнечным светом, льющимся в большие квадраты окон, с которых убрали плотные тяжёлые шторы.
Пусто и чисто, воздух прохладный, свежий, форточки раскрыты, пол блестит: кое-где у стен еще заметны влажные пятна, оставшиеся после уборки. Их шаги прозвучали удивительно громко, даже гулко.
– Папа в другой комнате?
– Его забрали в больницу, скоро привезут.
– А что значит умер?
– Ну, заснул крепко-накрепко.
– Когда проснётся?
– Не знаю. Когда-нибудь, наверное, проснётся.
– И тогда больше не будет болеть? Выздоровеет?
– Конечно.
Тётенька тянула Митю вон из папиной комнаты, но утренний солнечный свет тепло обнимал за плечи, слегка, как во сне, поднимая вверх. Это напомнило ему, как давным-давно отец нёс его на руках по улице, когда они все вместе возвращались из гостей.
Мама откуда-то сзади вполголоса поругивала отца, что он, такой-сякой, не выдержал, снова напился. Настала пора переходить трамвайные рельсы. Отец что-то отвечал, и вдруг они начали валиться на землю, но не бум! – и шишка, нет, очень-очень медленно, как в невесомости. Отец оказался лежащим на рельсах, а Митя продолжал парить над ним. Ему чрезвычайно понравилось такое падение на воздушном шаре, он рассмеялся. По виску отца текла кровь, мама ругалась уже громко, вытирая её платком, помогла встать и отряхнуть праздничный костюм.