Вспомнив это, Серафим Григорьевич перекрестился. Его бог миловал. Беспорядков таких не было, а с мелкими преступлениями он кое-как, но справлялся.
Акакий Акакиевич вздохнул. Выходит воскресенье испорченно окончательно. Даст ли Серафим Григорьевич ему выходной в другой день, он даже и не знал. Вполне возможно и разрешит, если все закончится благополучно. Ремизов взглянул на суетившегося вокруг тела сторожа князя. Улыбнулся. Вот кому-кому, а Чавчавадзе сегодняшнее дело даже нравилось. После того, как его назначили начальником лаборатории, он то и дело писал письма в столицу с просьбой перевести его в другой город. Ираклию тут было скучно.
– Пойдем, Михаил, – проговорил судмедэксперт, обращаясь к фотографу, – пока наш эксперт чего-нибудь непоправимого не натворил.
Акакий Акакиевич опасался, что тот просто затопчет все следы.
– Я надеюсь, там не натоптали, ваше благородие? – Спросил он у Косолапова.
– Все нормально.
– Будем надеяться.
С Бычковым они прошли мимо исправника. Фотограф тут же расчехлил свой «Киев»4. Михаил так и рвался в бой. Его остановил князь. Что-то сказал, и тот кивнул. Пока Бычков делал снимки, Чавчавадзе осмотрел крылечко. Поднял с земли окурок папиросы и положил в пакет. Затем дождался, когда Михаил сфотографирует труп и охотничье ружье. Собрал таблички и подозвал городового. Шепнул тому на ухо, и тот убежал на улицу. Через две минуты в воротах появились санитары.
– Пару минут, господа, – обратился к ним Ремизов.
Он опустился на колено. Быстро осмотрел рану и после чего сказал:
– Убили примерно семь-восемь часов назад. Ножом или еще, каким холодным оружием. Если бы мне его показали, я бы точно сказал оно это или не оно.
– Если бы оно в наших руках было, – проговорил князь, – так и убийцу нашли бы. Что-нибудь еще добавишь.
– Только после тщательной экспертизы. Часов через пять-шесть. Увы, но быстрее не получится.
– Вот это еще проверь, – проговорил князь Чавчавадзе, протягивая пакетик с окурком.
Акакий Акакиевич положил его в чемоданчик и только после этого позволил упаковать покойного в мешок.
На земле, рядом с трупом, положили носилки. Сторожа запихали в мешок. Санитар, тот, что спросил разрешение, застегнул «молнию». Когда они уносили покойника, Ремезов проводил их взглядом. Тяжело вздохнул, ему уже не один раз приходилось такое наблюдать.