Конечно, не все так безнадежно, выход есть − не начинать того, о чем придется сожалеть. Самобичевание так же плохо сказывается на здоровье человеке, как пагубная привычка, сродная курению. В конечном счете, одно порождает другое, цикличность возрастает, связь с реальностью притупляется, и тогда остается один выход − либо признать поражение и жить с этой пагубной привычкой, либо в один момент уничтожить ее.
На то мы и люди, чтобы принимать решения и ошибаться. Зачем винить себя за природу устройства? Иначе было бы скучно жить, полная взлетов и падений жизнь бы превратилась в примитивное существование…
Ну вот, я снова оправдал еще неостывший прах сигареты, недавно томившейся между пальцами.
Я слышу шорох, где-то с поля, совсем неподалеку, где только что исчез окурок. Там явно кто-то есть. После света фар мои глаза не адаптировались к темноте как следует. Я приподнимаюсь на ладони с целью внимательней наблюдать за контуром поля, чтобы не упустить момента появления нарушителя моего покоя.
Вначале показывается острая морда существа, а затем и все его тело. Он двигается осторожно, он целиком озабочен своей походкой, размышляя в какую сторону ступать и на что ставить свои длинные лапы.
Как только он показывается, лишь на долю секунды мною овладевает паника − от которой человеческое тело немеет, не в способности сдвинуться с места под тяжестью чувства страха. Я не ожидал подобного животного. Собственно, я не ожидал ни с кем встречи, но услыхав шорох, я бы без удивления воспринял появление какого-нибудь мелкого существа − мыши, крысы, вероятно даже лисицы. Но ко мне выходит пес − очень уставший с виду. Он больше среднего размера пес однородного окраса, что взбудораживает меня на мгновенье, заставляя мозг инстинктивно предположить, что этот зверь хищник. Ясность быстро возвращается ко мне и страх бесследно исчезает так же внезапно, как появился. Это не волк, совершенно точно.
Теперь фары машины горят, я не придаю этому значения, вопреки полной уверенности, что выключал свет. Я лишь воспринимаю это как факт.
Пес решает двинуться прямиком к дороге и садится напротив меня, так что свет фар ослепляет его. Теперь я могу в деталях рассмотреть его всего. От такой яркости потока он лишь смиренно помаргивает веками, стараясь адаптироваться к свету. Затем он устало и очень сонно зевает, оголяя всю свою пасть, ввергая в ужас мощной челюстью, что покоится за складками его губ. Лишь глаза несут в себе безобидность. Что-то в них крайне завораживающее. Такими глазами обладает разве что старик. Не стоит перечислять, что в них, там застыла вся жизнь.