Этих роз насобиралось множество. Они заняли почти что полкоробки, только часть раскрошилась при упаковке, и это Сара приняла с дрожью в сердце. Двенадцать желтых роз на годовщину свадьбы рассыпались в порошок, когда Сара попробовала их разделить. Ведь Яцек должен знать, что он для нее очень важен.
Буфет был уже пуст и обклеен липкой лентой наискось для безопасности, полки вынуты, из кухни исчезли все мелочи, только ванная комната осталась местом, в котором не ощущалось переезда.
– Провода и прочие приспособления возьмем в машину. – Яцек отключил колонки и провода, осторожно положил их на пол. Распутал телевизионный кабель от телевизора и проигрывателя.
Сара смотрела на его спину, и в горле у нее снова появился мокрый клубок.
Известно, что эта перемена – к лучшему, но они были тут так счастливы. И хоть Сара и знала, что гибкость – это черта, которую ее муж больше всего ценит в ней, однако мокрый комок в горле не давал себя проглотить, и вообще Сара в целом не очень-то гибкая, и она совсем не радовалась тому, что они переезжают в Варшаву. Она дотронулась до темного чуба Яцека.
Он повернул голову и ласково ей улыбнулся, такой улыбкой, какую она больше всего любила.
– Ты радуешься, правда? – спросил он, и она, конечно же, кивнула, что да.
– Я знал! – Яцек поднялся и прижал ее к себе. – Как я тебя, однако, хорошо знаю.
Сара приняла решение, что будет соглашаться на все, еще однажды апрельским днем в выпускном классе на четвертой лекции.
Неделей раньше она сидела в том же классе и внимательно слушала учительницу польского. Сара была ее любимицей, а та – авторитетом для ученицы.
– Прежде всего вы должны мыслить, мыслить и еще раз мыслить! Самостоятельно!
Ибо вы будущее государства! Потому что вы образованная молодежь… – Учительница стояла возле доски и обращалась к ученикам так громко, словно бы у всех были слуховые аппараты. А ее, наверно, слышали на футбольном поле, если бы окна были открыты, потому что голос у нее был на удивление зычный. Но окна были закрыты, шел дождь, стояли холода, и голос учительницы кружил по классу, ударялся и отлетал от шкафов и стен с портретами Мицкевича и Словацкого по правую сторону от орла в короне, над доской, разносился по углам и возвращался в Сарины уши высокими нотами.
– …и именно этому должна учить школа!