– Привет, старый разбойник! – Генар-Хофен хлопнул Хама по кончику клюва с приличествующим случаю дружеским энтузиазмом. – Пятерик, как я рад снова тебя видеть!
– И я тебя, – воскликнул Хам, – и я тебя!
Он выпустил человека из объятий, с неожиданной грацией повернулся и, ухватив спутника за руку кончиком щупальца, потянул через ревущую толпу Хамов у входа в гнездовье к относительно свободному участку сетевой мембраны.
Гнездовье представляло собой полусферу диаметром в сотню метров. По большей части его использовали как полковую гостиную и столовую, поэтому повсюду виднелись стяги, знамена, шкуры врагов, древнее оружие, целое и поломанное, и прочее воинское снаряжение. Изогнутые, покрытые прожилками стены зала были увешаны почетными табличками, батальонными, дивизионными и полковыми штандартами, а также головами, гениталиями, конечностями и прочими подходящими частями тел старых врагов.
Генар-Хофен не раз бывал в этом гнездовье. Он поглядел вверх – на месте ли три мумифицированные человеческие головы, всегда висевшие в зале? Дипломатическая служба Хамов гордилась своей тактичностью: узнаваемые трофеи, то есть части тел чужаков, обычно убирали на время визитов живых представителей того же вида, но иногда это сделать забывали. На этот раз головы по-прежнему красовались на своих местах – три едва заметные точки на вершине задрапированной перегородки.
Это могло быть простым упущением, но в равной степени – плохо завуалированным оскорблением, направленным на то, чтобы запугать гостя, или тонким многозначительным комплиментом, знаком того, что гостя приняли в мужскую компанию и не считают плаксивым, робким чужаком, корчащим недовольную физиономию, если на каком-нибудь застолье взгляд его упадет на останки сородича.
Не представлялось возможным немедленно выяснить, какое из предположений соответствует истине, и новоприбывшему человеку эта черта Хамов нравилась больше всего, хотя Культура в целом и его предшественники на дипломатическом посту сочли бы это крайне отталкивающим.
Генар-Хофен с понимающей усмешкой поглядел на три головы вдали и в глубине души понадеялся, что Пятерик это заметит.
Пятерик помотал глазными стебельками.
– Эй, официант, чтоб тебя! – проревел он, обращаясь к крутившемуся поблизости оскопленному мальку. – Сюда двигай, обормот!