Ванюша мешкает, и я так зла, что вместо того, чтобы ему просто
помочь, перехожу на немецкий сама.
– Госпожа Утюжкова и я считаем, – звенящим от негодования
голосом начинаю я, – ваш подход неприемлемым. Допрос, прилюдное
унижение сотрудников, организация АКС с сотрудниками Базы не для
решения текущих вопросов или ознакомления с ходом работы, а для
подрыва авторитета руководителя и каждого из здесь присутствующих.
До вашего прихода отдел функционировал так, как ему было удобно,
пусть мы вылезали из своей сферы ответственности или брали чужую,
но делалось все это добровольно и без навязывания, и что самое
главное – ни разу к работе нашего отдела не было нарекания!
– Нельзя называть хаос работой.
И Ванюша не мог выбрать худшего момента, чтобы перевести
последнюю фразу Леманна.
– Знаете что? – Утюжкова демонстративно встает и захлопывает
свой ежедневник. – Я не позволю так с собой обращаться! Я
шестнадцать лет в этой сфере работаю без единого замечания, и я не
позволю, чтобы мне в лицо бросали такие слова! Есть проблемы –
вызываете к себе в кабинет и обсуждаете их тет-а-тет, не устраивая
прилюдной порки! Не знаю, сколько лет вы там работаете
руководителем, но явно недостаточно, чтобы не знать таких вещей или
хотя бы особенности работы отдела охраны труда. Я в этом фарсе
больше не участвую!
Она уходит, хлопнув напоследок дверью. Мне хочется поступить
также, но мне нужна эта работа, поэтому я остаюсь.
– Еще кто-нибудь хочет высказаться? – интересуется Леманн.
– У вас пятно от кофе на рукаве, – вдруг звонко говорит Майка. –
Похоже на ежика. В тумане.
Я во все глаза смотрю на подругу, не веря, что она умудрилась
ляпнуть такое. Но Майка продолжает безмятежно улыбаться, ничуть не
смущаясь от всеобщего внимания.
– Спасибо, – отвечает Леманн. Стоит отдать ему должное: тон его
голоса ни на йоту не изменился. – Еще что-нибудь?
– Да. Его можно вывести детским пятновыводителем. Хотите,
напишу…
Я с разворота, уже абсолютно не заботясь, как это выглядит со
стороны, закрываю ей рот рукой.
– Совещание окончено? Или еще не всех грязью полили? Если всех,
то нам пора.
Леманн кивает на дверь.
– Можете быть свободны.
Нам не нужно повторять дважды. Миг – и все дружно высыпают в
коридор.
У двери нашего кабинета приходится задержаться: поскольку в
отделе никого не оставалось, Карпушкин на всякий случай закрыл
дверь на ключ. Мы дожидаемся, пока он нас нагонит и повернет ключ в
замочной скважине, затем вваливаемся внутрь, с шумом и гамом
обсуждая прошедшее «совещание». Тут и там слышится громогласное
возмущение, и пусть я не принимаю в нем участие, мысленно я
продолжаю костерить Леманна на все корки.