Гермиону это полностью устраивало.
Приняв душ и приведя себя в порядок, Гермиона встала перед
зеркалом, погримасничала немного и начала нацеплять на себя маски,
морально готовясь к сегодняшнему дню. Неуемный энтузиазм — раз; «я
никогда не нарушаю правила» — два; всезнайка — три; командирша —
четыре; ну и, для надежности, «подружитесь со мной хоть
кто-нибудь». Все, теперь никто не останется равнодушным, но дружить
ни один нормальный человек — ах, простите-простите, волшебник! — не
предложит. И хорошо.
На самом деле, Гермиона могла нормально общаться с людьми. Ну,
то есть, она полагала, что смогла бы, если бы попробовала, по
крайней мере, она вполне была в состоянии не говорить непрерывно,
не командовать другими, не самоутверждаться с помощью демонстрации
знаний и не делать тысячу других бестактных вещей. Только вот не
было у нее ни малейшего желания давать кому-либо понять, что она
может быть адекватной, и уж тем более постоянно с кем-то общаться.
Все дело было в том, что люди в большинстве своем Гермиону крайне
раздражали. Особенно дети. Особенно ровесники. Все они были либо
инфантильны, либо тупы, либо и то и другое. Гермиона понимала, что
с точки зрения взрослого человека она, вероятно, ненамного умнее,
чем любой из ее одноклассников, и особого интереса уж точно не
представляет, но в то же время ей порой казалось, что сама она
родилась уже взрослой и рассудительной, куда взрослее не только
детей-ровесников, но и подростков: у нее, с одной стороны, уже были
мозги, а с другой стороны, все еще не было гормональной бури,
мешающей эти мозги использовать.
Сколько она себя помнила, столько лет книги были ей гораздо
интереснее, чем люди, которые эти книги написали, и уж тем более
чем люди, которые не писали книг. Но еще в ту далекую пору, когда
возне в песочнице в детском саду она предпочла поиск знакомых букв
в сборнике сказок — разумеется, в одиночестве и в самом дальнем
углу — она поняла, что родителей подобное ее поведение огорчает.
Мистер и миссис Грейнджер были людьми активными, веселыми и
коммуникабельными, они постоянно заводили новые знакомства, хобби и
интересы, и немалой частью успеха их стоматологической клиники были
обязаны своему личному обаянию и умению заинтересовывать
собеседников. То, что их родная дочь, ими рожденная и воспитанная,
может настолько разительно отличаться от них и вообще не нуждаться
в людях — не любить людей, как можно! — вызывало у них обиду,
грусть и почему-то страх. Гермиона родителей все-таки любила,
поэтому потратила немало времени на пробы, ошибки и наблюдения,
чтобы выяснить: дочь, которая хочет общаться с людьми, но не умеет
этого делать, им гораздо проще принять, чем ту, которая есть на
самом деле.