Когда-то давно Норен пробовал задавать вопрос тому, кто заходил к нему:
— За что?
Тот, чьего лица он не видел, смеялся в ответ.
— Потому что смешно, — отвечал он. Если бы в комнате не было так темно, Норен подумал бы, что тот наслаждается видом его рассечённой в клочья спины — такие долгие паузы тюремщик делал после каждого удара кнутом.
Норен знал, что тот на самом деле не решает ничего. Он был лишь фишкой в игре тех, кто стоял несравнимо выше. Такой же пешкой, какой был Норен. И так же легко мог оказаться по уши в дерьме.
Иногда Норен его даже жалел. Пленник знал, что если настоящему хозяину надоест и этот плечистый человек с маленькой душой окажется в такой же тюрьме, он не протянет здесь и десятка пайков.
Тюремщик делал то единственное, что умел. То единственное, что позволяло ему не умереть.
«Как и мы все», — думал Норен. И хотя когда-то давно мысли о собственном предназначении его утешали, с каждым новым десятком пайков горечь становилась сильней.
«Интересно, — думал он, — кто победил в войне?».
Норен как мог старался заставить себя сожалеть, мечтать о свободе и бояться за своих людей, но не чувствовал ничего.
«Будь всегда полезен зиккурату своему». —Так говорил наставник много лет назад, когда Норен ещё знал, как выглядит солнечный свет. Но никто не говорил ему, как остаться верным зиккурату, когда забудешь, как выглядит свет и звучат голоса твоих братьев.
«Помни о смерти, — говорил наставник. — Катар-талах должен прежде всего помнить, что должен умереть. Вот его главное дело. Помня о смерти, наполняешь жизнь смыслом».
Норен помнил. Помнил ночью и помнил днём. Помнил, когда ели когда кнут врезался в спину. Но сколько бы ни помнил он о смерти, энтари не позволяли ему выполнить долг. Смерть оставалась так же далеко, как и два десятка пайков назад.
И ещё наставник говорил, стоя в лазурном одеянии из тончайшего шёлка спиной к бесконечности открытого неба и глядя в глаза семерым своим ученикам:
«Если катар-талах потеряет саркар, он должен броситься на врага с голыми руками и продолжать бой. Если катар-талах потеряет руки, он должен использовать ноги, чтобы уничтожить врага. Если катар-талах потеряет ноги, он должен ползти вперёд, чтобы зубами вцепиться в горло врагу».
«Хотел бы я знать, что он сказал бы сейчас?» — спрашивал Норен иногда и тут же отвешивал себе мысленный удар по лицу. Он знал, что любимая надсмотрщиком порка — слабое наказание за сомнения, которые его терзали, но поделать с собой ничего не мог.