Руся шла, потупив голову и неподвижно устремив глаза вперед. Она ничего не боялась, она никого не пугала, она просто хотела увидеться с Инсанахоровым.
А между тем на озере разыгралась непогода, в воздухе грохотал гром, в небе сверкали молнии, по водной поверхности перемещались волны размером с девятиэтажный панельный дом.
Руся была не из трусливых, хорошая спортсменка, пловчиха, но и она была вынуждена спрятаться в склеп, который вырубили в скале древние германские монахи, чтобы отправлять свои религиозные обряды. Там, в темноте, – кто бы мог подумать! – она встретила ту самую нищенку, которой уже однажды подала дойчемарку. К удивлению Руси, старушка заговорила на чистом и певучем русском языке.
– Да, русская я, девочка ты моя добрая, – певуче заговорила старуха. – Мой батюшка покойный был полицаем у гитлеровцев на оккупированной территории, а я вот таперича мыкаю горечко одна в еттой неметчине, охохонюшки...
Руся снова дала ей денег, и старушка приободрилась.
– Эх, барышня хорошая, не моги ты со мной со старухой лукавить. Эх, голубка: была печаль, сплыла печаль, и помину ей нет. Господи помилуй! Чую! Чую! Чую! Се жених твой грядет, человек хороший, не сволота какая паскудная, ты уж держися его одного, крепче смерти держися...
С этими словами она, поминутно крестясь и охая, неизвестно отчего, как ошпаренная, выскочила из пещеры, в которую тут же зашел... Инсанахоров.
В первую минуту он не узнал Русю, но она-то узнала его сразу, любящее сердце подсказало ей – это он!
– Это вы? – спросила она.
– Это я, – ответил Инсанахоров.
– Вы шли от нас?
– Нет, не от вас.
– Вы, стало быть, хотели уехать, не простившись с нами?
– Да.
– Как?
– Так.
– Помните?
– Не помню.
– Знаете, куда я шла?
– Не знаю.
– Я шла к вам.
– Ко мне?
Руся закрыла лицо.
– Вы хотели заставить меня сказать, что я вас люблю, – прошептала она, – вот... я сказала.
– Руся! – вскрикнул Инсанахоров. – Откройте лицо! – Она открыла лицо, взглянула на него и упала к нему на грудь.