Была у них возможность покинуть осаждённый город, эвакуироваться вместе с другими, но вместо этого они с сестрой выехали в Камышовую бухту в госпиталь. Обмывали, кормили, подносили судна раненым бойцам, перевязывали раны, мыли полы, делали всё, что требовалось.
Третьего июля город был взят фашистами.
Всем горожанам от семнадцати до тридцати пяти лет приносили повестки на работы в Германию. Однажды, мать вернулась с ночной смены домой, на пороге ждала соседка – её девочки во время облавы были схвачены на рынке и находятся на железнодорожном вокзале, мать рванулась туда. На перроне был хаос. Крики и плач заглушала музыка – полицейские пригнали баяниста, приказав играть бодрые мелодии. Проталкиваясь сквозь толпу, спотыкаясь о груды битого кирпича, натыкаясь на телеги, полицейских, мешки, ящики, задыхаясь, осипшим голосом звала: «Оленька, Катюша!» Но её голос тонул в гуле других голосов и звуков. Добежала до открытого пространства перед вагонами, но это пространство отвоевали себе сторожевые псы, рвущие поводки в руках охраны… Спина взмокла, струйки пота стекали по лицу, пряди волос выбились из под косынки. Глазами отыскала своих плачущих девочек в чёрном проёме вагона с редкими зарешеченными окнами, рванулась к ним, но высокий полицейский, с квадратным подбородком и плохо выбритой ямочкой на нём грубо оттолкнул, не давая приблизиться к дочерям:
– Отойди, не положено!
– Я с ними. Я хочу уехать! – выдохнула, не раздумывая мать. А баянист, растягивая меха, надрывно, с хрипотцой выводил, виновато склонив голову, не глядя в лица земляков: «Эх, яблочко, куда ты котишься, попадёшь ко мне в рот, не воротишься!»
Полицай ухмыльнулся, волоски на ямочке затопорщились, подошёл вплотную, – ледяным холодом повеяло от его автомата на уровне её лица, подцепил стволом ворот блузки, дёрнул в сторону, с треском рванулась ткань и пуговицы покатились под ноги, обнажив материнскую грудь, вскормившую троих дочерей. Стоявшие рядом полицаи хмыкнули: дескать, не на что посмотреть.
– Пошла! – ткнул один грубо в спину, в сторону состава, и женщина шагнула, высоко задрав юбку, в товарный вагон для скота, уцепилась за поручни, а дочери бросились к ней последний раз обнять и вытолкнуть прочь, уберечь мать от неволи, понимая, ради них она решилась на отчаянный шаг. Но вцепилась до побелевших костяшек пальцев в проём вагона, удержалась, когда внезапно дёрнулся состав, и все откачнулись и попадали. Осталась со своими кровиночками плоть от плоти. Обняла крепко, прижала к груди, покатилась судьба под колёса…