Митина любовь (сборник) - страница 3

Шрифт
Интервал


ЛАВРЕНТИЙ. Ружья нельзя кидать, беспорядок будет.

СУХОНОГИЙ. А за кого им теперь воевать? Наша держава все равно пропала!

ЛАВРЕНТИЙ. Это верно, пропала. Без пастуха и стадо пропадает. А она, свинья-то, умней человека.

СУХОНОГИЙ. А! Вот то-то и есть! Кому они присягали, эти солдаты-то твои? Прежде великому Богу присягали да великому государю, а теперь кому? Ваньке?

ЛАВРЕНТИЙ. На Ваньку надежда плохая. У него в голове мухи кипят.

СУХОНОГИЙ. Мы присягали на верность службы, а дворяне на верность подда́нства, а теперь где они? С Ванькой сидят, хвостом ему виляют! Ну, разорился, ну, именье свое прожил, а все-таки честь свою держи, алебарду не опускай! Тебя господа костылями не могли бить, ты по своим летам в крепости не жил, а я жил, знаю. Тебя, такого-то, будь ты хоть бурмистром, нельзя было не бить, ты слов не слушал, ты господина всегда норовил обокрасть, а меня господа пальцем не трогали! Ты крот подземный, у тебя когти скребучие!

ЛАВРЕНТИЙ. Они и так все давно разбежались, солдаты-то эти твои. Все по деревням сидят, грабежу ждут.

СУХОНОГИЙ. Сидят! Конечно, сидят! Раньше держава была, а теперь что? Кому служить? А прежде кажный должен был в назначенный срок явиться, а не явился – умей выправиться, рапорт подай! Теперь все равно все прахом пойдет, все придется сначала начинать, по камушку строить!

ЛАВРЕНТИЙ. Ах, боже милосливый! А строить-то кто будет?

СУХОНОГИЙ. Кто ж по-твоему? Ты? ан брешешь! Господь, а не ты! Господь!

ЛАВРЕНТИЙ. Тебе такому-то Господь не даст. У тебя все равно дуро́м пойдет. Тебе хоть золотой дворец дай, ты все равно его лопухами зарбо́стишь. Тебе бы только на жалейках играть да дельного человека злословить. Ну, я крот скребучий, а ты кто? Вашего брата хорошие угодники божии за вашу беспечность за вшивые вихры драли.

СУХОНОГИЙ. Не все драли, брешешь! Угодники разные есть! Они сами богатства гнушались!

ЛАВРЕНТИЙ. Они для себя гнушались, а нам велели свое потомство кормить. Державу питать.

СУХОНОГИЙ. А я под твою Ванькину державу все равно ни за какие золотые дворцы не пойду!

ЛАВРЕНТИЙ. Я не Ванька, я хозяин.

СУХОНОГИЙ. Ну, и лопни твое чрево с твоим хозяйством!

Лето 1917

Исход

I

Князь умер перед вечером двадцать девятого августа. Умер, как жил, – молчаливый, ото всех отчужденный.

Солнце, золотясь перед закатом, не раз заходило в легкие смуглые тучки, островами раскинутые над дальними полями на западе. Вечер был простой, спокойный. На широком дворе усадьбы было пусто, в доме, как будто еще более обветшавшем за лето, очень тихо.