Помнится, в середине девяностых по
телеку показывали «Терминатора», а в нашем «Янтаре» лампа
перегорела. Зато на антресолях валялся еще бабушкин черно-белый
малыш-«Рекорд», у которого раздолбалось гнездо для антенны.
Пришлось откапывать дедов кривобокий паяльник, вспоминать
последовательность действий и спасать малыша. Спас, «Терминатора»
посмотрел.
Горлышко выпитой чекушки,
припрятанной за пальмовым горшком, напомнило о студенчестве и
походах к приятелям в общагу, аж сердце защемило. Правда, там не
было такой зоны отдыха, а если бы и была, ее бы быстро разнесли.
Молодежь есть молодежь вне зависимости от мира, и я молодежь, мне
восемнадцать лет! И теперь я возможности не упущу.
Душ оказался приличным, похожий был в
моем спортклубе: шесть кабинок с пластиковыми дверьми, свежий
ремонт, белая плитка. В туалете тоже было шесть кабинок, оттуда
шибануло в нос химией, зимой и сосной — то есть хлоркой и хвойным
освежителем воздуха.
А вот кухня в конце коридора вызывала
уныние. Во-первых, там была вечеринка, и я явно помешал. При моем
появлении пировавшие прусаки бросились наутек.
Во-вторых, на обустройство этой части
общаги бюджета явно не хватало. Газовые плиты, казалось, были
времен Великой Отечественной: с прутьями над конфорками,
прогоревшими почти до состояния иголок. Всего плит было шесть, а
между ними столы с порезанными, засаленными скатертями. В другом
конце комнаты тарахтели столько же холодильников «Донбасс» —
довольно современных, двухкамерных, но с поржавевшими ножками. Еще
были шкафы с наборами посуды, где емкости для круп пустовали —
видимо, дурачков в общаге не осталось — воровать у товарищей,
конечно, нехорошо, но голод не тетка.
— Эй, Саня! — окрикнул меня из
коридора комендант.
Выглянув в коридор, я увидел товарища
Мищенко с огромным пылесосом, веником и ведром. Он поставил их
перед дверью, кивнул:
— Вижу, осваиваешься.
— Осваиваюсь, — подтвердил я.
— Молодца! Ну, бывай! — Он зашагал
прочь, но развернулся и сказал: — Саня, у тебя такая фамилья…
Соответствовать надо, товарищ Нерушимый!
— Так точно, товарищ Мищенко!
Соответствую!
Он улыбнулся в усы и, довольный,
пошел дальше.
Туфли я все-таки не снял — помыл
подошвы и вошел в комнату. Осмотрев фронт работ, потер руки,
закатал рукава и пошел в атаку. Первым делом отбил оконные щеколды
и со скрипом распахнул окна, разрушая наносы из пыли, тополиного
пуха, дохлой моли и непонятно чего еще, накопившиеся и между
створками, и на подоконнике снаружи. В комнату ворвался по-зимнему
злой свежий воздух, пинками начавший изгонять зловонный дух
носков.