Он слышит, как его мама звенит цепочкой от дверного замка.
– Мама! – кричит Миша. – Мама, не открывай, я…
Он не успевает договорить. Дверь срывается с цепочки, и квартира переполняется большими и страшными людьми в масках. Один из них хватает Мишину маму и делает ей какой-то укол.
– Так, – тихо и спокойно говорит другой верзила в маске.
Мы сидели с Мишей у него на кухне и пили кофе.
– Я надеюсь, ты меня извинишь за этот ужасный беспорядок, – сказал Миша.
– Да, не бери в голову, – ответил ему я, макая в кофе печенье. – Это все пустяки, давно хотел побывать у тебя в гостях. Надеюсь, с твоей мамой будет все в порядке.
Жалко, что обстоятельства такие печальные.
– Ты знаешь, мне совсем не понятно, что это такое было и зачем. Какие-то омоновцы… Ничего не понимаю.
– Тут и понимать нечего. Теперь нужны виноватые. А кто у нас в Византии виноватые? Ну ясно кто. Те, кто, работая по заданию американской разведки, саботировал важнейшие исследования. А может, ты еще и еврей? Пока, Миша. Езжай в свой Израиль, пока можешь.
Я поправил перо на шляпе и вышел во тьму и вонь московского вечернего подъезда.
Морская свинья Бочка заверещала и выпрыгнула из домика. Морская свинья Иероним бросился за ней. Они оба оказались на полу, где за ними немедленно стал гоняться сторожевой пес Микки. Вот так и люди, подобно морским свинкам, в погоне за призрачным счастьем подвергают опасности и самих себя, и тех, кто их любит.
Как-то раз встретились Платон и Аристотель. Они, хоть и были связаны взаимным уважением, не любили друг друга.
Аристотель, завидев вдалеке Платона, приподнял свои одежды и побежал к нему навстречу, мерзко хихикая.
Тучный Платон, увидав, что на него несется худенький Аристотель, набрал горсть земли и кинул ее в лицо будущему воспитателю Александра Македонского.
Но, увидев, что промахнулся, кинулся прочь.
Аристотель же, догнав Платона, поставил ему подножку, в результате чего Платон упал в грязь.
С тех пор и говорят, что Аристотель – это Платон, смешанный с грязью.
Мы с Аней сидели за столом и пытались приготовить на всех салат. За окном моросил мелкий майский дождик, в камине уютно потрескивал огонь.
Аня была одета в домашний халатик с зелеными розами на черном фоне. Она резала лук, и поэтому ей очень хотелось плакать.
Каждый раз, бросая взгляд на ее лицо, я испытывал странное чувство, какое бывает на закате. Это чувство говорит нам, что мы запомним происходящее на всю жизнь и будем потом горько сожалеть о том, что оно ушло. Горечь эта, впрочем, будет смягчаться тем фактом, что это все-таки когда-то было.