– Это тебе… В честь выздоровления.
– А… Я так и подумал…
– Что хоть вы все ко мне привязались, – нежно промурлыкала Лика, – я еще маленькая.
8
Прошли эти долгие пять дней. Пятнадцатое апреля. Пятнадцать градусов.
Полдня Елена пробыла у костюмеров и теперь сидела в гримерке напротив окна, в красивом платье Графини. Валерий Иванович стоял рядом и, как всегда, пристально всматривался в ее лицо. Потом робко трогал веки, щеки, шею. А потом начал гримировать быстро и деловито. Лика помогала. Она следила за каждым движением рук, каждым сгибом фаланг больших дедушкиных пальцев. Запоминала, как ложится материал, как ходит кисточка. Грим превращался в лицо, Елена двигала губами и скулами, а новая кожа, как живая, ходила вверх-вниз, морщинилась и натягивалась.
Дедушка снова отошел к окну.
– А улыбнуться?
Елена подняла краешки губ.
– А погрустить?
Сдвинула бровки.
– Вот теперь мы, наконец, одного возраста, – неожиданно сказал он, – получилось…
Елена встала и посмотрела в зеркало. Лика кинулась к ней.
– Что случилось?
Елена заплакала и быстро промокнула салфеткой глаза, чтобы не испортить грим. Но слезы не слушались.
– Валерий Иванович! – обняла она дедушку. – Можно я вас поцелую?
Дедушка сел в кресло.
– Это я у вас должен о таком спрашивать…
Елена поцеловала его, обняла и прижала к себе.
– Я сбегаю за всеми? – спросила Лика и, не дождавшись ответа, выбежала в коридор.
Она старалась не думать ни о чем плохом, просто летела по коридорам, как обычно, ракетой и приземлилась в кабинете Анны Николаевны.
– Можно смотреть, готово, все сделали.
Обратный путь занял больше времени: у Анны Николаевны болели ноги. Когда вошли в гримерку, Елена стояла у окна, спиной к двери. Анна Николаевна не сказала ни слова, только подошла чуть ближе.
– Это не я, – прошептала Елена, – я думала, что это будет, как будто я, но – старая. А это – не я.
– А где Валерий Иванович?
– Он почему-то домой ушел.
Анна Николаевна еще несколько секунд посмотрела на Елену, опустилась в кресло и сказала:
– Одно лицо.
– Что «одно лицо»? С кем?
– Неважно, Леночка, это я так…
– Мне еще горб сошьют, Анна Николаевна. Завтра, к «генеральной».
Вечером дедушка молчал, что-то рисовал, несколько раз перевесил из шкафа в шкаф свой пиджак с орденами. Ничего не поел, лег подремать и тут же глубоко уснул.