Заслонив собой оглушённого Обезьяна, я размахнулся пошире и что было сил ударил по опускавшемуся гигантскому кулаку. Боль была такая, будто мне на руку наковальня упала; оберон, судя по его воплю, чувствовал что-то похожее. В ту же секунду на него набросилась едва ли не вся Обезьянова армия, они облепили великана, и слышно было только, как скрежещут друг о друга стальные когти.
Воздух дрогнул и оберон исчез. Убежал зализывать раны.
Я оглянулся. Обезьян, как ни в чём ни бывало, висел в воздухе. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
– След, – сказал он наконец.
Я скорчил раздражённую мину и отмахнулся от него.
– Не знаю, о чём ты.
Обезьян вздохнул и тоже исчез.
Эти двое ещё вернутся, чтобы завершить начатое, но не сейчас. В складывавшейся картине и этого было достаточно.
А потом в глазах всё поплыло.
* * *
Кто-то взял меня за плечо. В холоде, из которого сейчас состоял весь мир, это прикосновение показалось обжигающе горячим. Следом я почувствовал холодную, твёрдую землю под щекой. Упавшие очки утонули в снегу. Кое-как отряхнув, я надел их и перевернулся на спину.
Молодая женщина в заснеженном сером пальто посмотрела на меня, будто думала увидеть кого-то знакомого и, не узнав, отпрянула. Приподнявшись и оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лежу на развороченной клумбе. Неподалёку были рассыпаны вырванные обероном кусты, а асфальт на дороге, где он приземлился, прыгнув за мной, здорово просел.
– Вы в порядке? – поинтересовалась разбудившая меня женщина. – На вас что, напали?
Я пробормотал что-то невнятное. Затем, собравшись с мыслями и заставив язык слушаться, ответил:
– Типа того. Всё в порядке. Вас не учили не подходить к людям в кустах?
Она торопливо поправила выбившийся из-под шапки светло-русый локон.
– Вам надо в больницу.
– Мне надо домой. Спасибо, что не дали замёрзнуть.
Торопливо подхватив небольшую сумку, женщина взяла меня под локоть.
– Сказал же, спасибо. Обычно это значит, что надо оставить человека в покое, – я попытался освободиться, но она держала меня мёртвой хваткой. – Поверьте, я дойду сам. тут недалеко.
Она запротестовала, уверяя, будто не может оставаться безучастной и ещё что-то в этом роде. Глупости. Сочувствие, сострадание – они нужны, чтобы скреплять общество. Но на самом деле людям не дано понять друг друга, а значит, и сочувствовать они не могут. Всё это – не более чем ложь, которую они используют, чтобы создать очередную маску и прикрыть свои истинные лица. Те, на которых ясно написано, что людям плевать на всё и вся, кроме себя самих.